Книга Корпорации-монстры: войны сильнейших, истории успеха - Александр Соловьев

Его личным, а не унаследованным достоянием была изумительно деликатная щедрость по отношению к друзьям. Он называл подарки кредитами и никогда не требовал деньги назад. Женщин он любил, но требовал от них безоговорочного обожания, к которому его приучила мать. Если ему в этом отказывали – роман отменялся.

Берлинская красавица Ирмгард Бибернель – хозяйка модного берлинского салона – была несколько критичнее, чем следовало, и на всю жизнь осталась всего лишь другом. Спать он предпочитал с ее манекенщицами. А на одной даже женился вторым браком.

К началу Второй мировой войны юный Аксель успел как следует погулять по притонам берлинской богемы, научиться носить фрак и отказаться от карьеры оперного баритона. Он всерьез относился к религии, как его приучили в заспанном городке Альтона, где по воскресеньям наступало царство протестантских пасторов. Он рано научился смотреть прозрачными голубыми глазами сквозь собеседника и держать дистанцию.

В том, что ему предстоит ошеломляющая карьера, он не сомневался ни секунды. И потому никогда не пытался скрыть собственное высокомерие.

Король дураков

От призыва в армию Акселя Ш принтера спасли влиятельные берлинские друзья, доставшие вожделенное освобождение по состоянию здоровья. Власти были так любезны, что разрешили Шпрингеру-старшему, сдержанно не одобрявшему новый политический режим, сохранить типографию. А за ликвидированную газету выплатили 275 тысяч рейхсмарок компенсации. На эти деньги сыну удалось и дальше посещать берлинские кабаре.

Негодуя по поводу национал-социалистов, он не собирался расплачиваться за это жизнью. Карьера героя внушала ему отвращение. В 1945 году на вопрос американского следователя «Преследовали ли вас во время войны?» Аксель гордо ответил: «Только женщины». Лояльность Акселя Шпринтера произвела на американские власти самое благонадежное впечатление. Лицензию на самостоятельное занятие газетным делом ему дали без проволочек, и за несколько лет он стал самым преуспевающим газетным магнатом послевоенного времени.

Оставаясь завсегдатаем салонов, кабаре и дорогих ресторанов, Аксель Шпрингер занялся созданием газет «для народа», к которому относился с неизменным и непреодолимым презрением. Газетный рынок Германии был уничтожен американской военной цензурой. Издательское дело считалось безнадежно убыточным и небезопасным. Но прессу, принадлежавшую Шпринтеру сложно было подвергнуть цензуре.

Свои первые миллионы он заработал на публикации... радиопрограмм в журнальчике Hoer zu. Радио оставалось единственным всенародным развлечением, журнальчик оказался золотым дном. Он отличался безвкусным оформлением и, главное, низкой ценой. Крикливость, бульварность и дешевизна превратились в фирменный знак всех издательских начинаний эстета и сноба Акселя Цезаря Ш принтера.

За сорок лет беспримерно успешной издательской деятельности Ш принтер завалил европейские газетные рынки десятками изданий, общий недельный тираж которых временами превосходил двадцать миллионов экземпляров.

Если бы кто-то хотя бы в шутку сказал Шпринтеру что цель прессы – объективно информировать сограждан, его хватил бы удар от смеха. Или от возмущения. Кричащий заголовок на первой полосе был в его понимании высшим достижением журналиста. Заголовок, при взгляде на который обыватель решит, что ему предлагают прямой репортаж о конце света. Его журналисты были отменно выдрессированы. Случайное убийство прохожего превращалось в зверское массовое жертвоприношение. Кража восьми марок – в разгул темных сил. Нежелательное политическое заявление – в агонию демократии.

Он не видел ни малейшей разницы между простым преувеличением и откровенной выдумкой. Тот, кто не умел добывать или хотя бы сочинять сенсации, не имел у Шпринтера никаких шансов.

Интеллектуалы морщились, либералы негодовали, тиражи ползли вверх. Любимая газета шефа – Bild – продавала по четыре миллиона экземпляров в день и была превращена в отдельный концерн. С приложением для автомобилистов, приложением для женщин и воскресным приложением.

Вместе с тиражами росла его власть, которая к началу 60-х в несколько раз превосходила государственную. Если он в исключительных случаях лично снимал телефонную трубку, то представлялся ошарашенному собеседнику: «С вами говорит сам король». Тот, кто принимал это за удачную шутку и рисковал захихикать, мог считать себя уволенным.

Когда Шпрингер невзлюбил канцлера Вилли Брандта, правительству пришлось посылать к Шпрингеру ходоков, чтобы добиться перемирия. Шпрингеровские газеты каждый день отнимали у Брандта по нескольку пунктов в рейтинге. Ходоков доставили в поместье Шпрингера на его личном самолете. Конфликт был погашен, издатель снял телефонную трубку и двумя словами прекратил издевательства над чересчур уж либеральным канцлером во всех своих изданиях.

Это не мешало ему настаивать на том, что все его редакторы абсолютно независимы и печатают только то, что думают.

В дни политических волнений 1968-го студенты несли лозунги не против правительства, а против Акселя Шпрингера. Для них он был торговцем дешевыми эмоциями, жирной и изолгавшейся капиталистической свиньей, наживающей миллионы на буржуазном простодушии и консерватизме. Если бы студенты увидели один день из жизни своего главного политического противника, они бы сильнейшим образом удивились.

Пост и молитва

Среди всех его поместий одно, купленное за сто тридцать тысяч швейцарских франков, было надежно запрятано в швейцарской глубинке среди гор и снега. Добирались до него, как правило, на вертолете. Дом был обставлен как аскетичная протестантская молельня. Единственным дозволенным украшением была строго религиозная картина Лукаса Кранаха и портрет св. Франциска Ассизского. Прочий интерьер был редуцирован до деревянного стола с Библией.

Здесь король европейской прессы, любимец женщин, магнат, решающий судьбы немецкой политики, проводил дни, которые считал самыми важными в своей жизни. Он молился, постился и ждал небесных знамений.

Он считал, что должен спасти человечество.

Когда мама – Оттилия Шпрингер – предрекала гениальному сыну лучезарное будущее, она все же имела в виду нечто другое. Но его юношеская мания величия в 50-е годы стала развиваться в религиозную сторону. К счастью, его очередная – четвертая – супруга была в свое время наездницей и сохранила с той поры железные нервы. Она безропотно сносила припадки христианского экстаза, а если случались гости, непринужденно замечала: «У него опять температура».

Она невозмутимо наблюдала за тем, как Аксель величественно осеняет соседей крестным знамением, и не забывала наполнять холодильник продуктами. Шпрингер уверял, что не нуждается в земной пище, но по ночам, случалось, испытывал зверский голод.

В конце 50-х Шпрингер к немалому ужасу близких утвердился в мысли, что является вторым земным воплощением Иисуса Христа. Удивительным образом это никак не сказывалось на коммерческом успехе его изданий. Он отказывался выходить из дому и посещать издательство. Но его личный секретарь сновал между виллой шефа и офисом. Неизвестно, то ли секретарь отличался выдающейся деловой сноровкой, то ли христианские раздумья и впрямь не мешали бизнесу.