Книга Рыдания усопших (сборник) - Людвиг Павельчик

Час спустя его можно было видеть входящим в дверь уже знакомого нам по описанию Алекса Шписса дома в Синей Деревне. Вас мог бы, пожалуй, удивить тот факт, что Клавдия, обошедшаяся с несчастным антропологом столь жестко, на сей раз расплылась в улыбке, залебезила перед гостем и заперла вкусившего крови Грума как можно дальше, а самого доктора провела в гостиную и попыталась угостить какой-то стряпней. Однако если бы вы были допущены в больничные архивы и имели возможность в них основательно порыться, то поняли бы, а чем тут дело: пожилая женщина была многолетней пациенткой нашего доктора, свихнувшейся в ранней молодости после какого-то семейного скандала и принявшей немало «укольчиков» по росчерку его заботливого пера. Начало этим отношениям было положено еще в те времена, когда у пациентов психиатрических клиник не очень-то спрашивали разрешения на лечение, что и привело к привычке заискивать перед врачами. А может быть, у Клавдии имелись и другие причины относиться к доктору Убертусу столь трепетно – кто его знает? Как бы то ни было, с ним она готова была говорить на любую тему и дать какую угодно информацию. Предъявленные ей снимки – слепки расстроили ее и даже заставили всплакнуть, но приступа ярости, как в случае со Шписсом, не вызвали.

Позже взволнованный доктор Убертус самолично появился в офисе одной из небольших авиационных компаний, где разговаривал со встретившим его грузным господином сначала увещевательно, потом на повышенных тонах. Господин сначала отнекивался, затем, видимо, сдался и попросил психиатра обождать, что тот и сделал, продолжая нервно расхаживать взад-вперед по кабинету. Любой мало-мальски внимательный наблюдатель тут же заметил бы, что доктор не только взволнован и расстроен, но и явно чем-то напуган, и именно испуг этот заставлял его торопиться.

Получив требуемую информацию, Убертус покинул контору, поспешно сел в машину и отбыл из города в северном направлении.

Вернувшись под утро, уставший, мокрый от проливного дождя и даже похудевший от переживаний, он, тем не менее, не поехал домой освежиться, а вновь отправился к грузному авиационному господину, с которым на этот раз говорил совсем недолго и, подписав что-то, отправился в клинику.

Было еще совсем рано, и секретарши на своем месте не оказалось, что порадовало Убертуса. Переодевшись в халат и ополоснув лицо, доктор, махнув постовой сестре, чтобы не суетилась, прошел прямиком в палату Алекса Шписса, который уже проснулся и стоял у окна, тревожно вглядываясь в дождь. Видимо, беспокойство вернулось к нему.

Увидев Убертуса, пациент разволновался еще больше и инстинктивно прижал к груди руки, словно то был не врач, а искусавший его пес Грум. Чуть прищурившись по причине близорукости, он молча ждал; весь вид его говорил о том, что ни на что хорошее он уже не рассчитывает. Доктор молча предложил ему сесть на кровать, а сам устроился на стуле напротив. Попытавшись вложить в голос как можно больше беспечности, он начал:

Ну что ж это Вы, мой дорогой, не спите в такую рань? В Вашем состоянии сон – лучшее лекарство, ведь только во сне мозг человека отдыхает и успокаивается!

Какой уж тут сон, доктор?! Разве же можно спокойно спать после всего того, что случилось?

Убертус понимающе улыбнулся:

Ну-ну, ну-ну… Может быть, Вы и правы. Ну, да оставим это – я собирался говорить с Вами о другом.

Да? – брови больного чуть приподнялись. – О чем же?

Скажите-ка мне, молодой человек… А этот Ваш приятель, Лукас, когда вручил Вам черепа, не сообщил, когда собирается вернуться за ними?

Н-нет… А хотя подождите… Он, кажется, сказал, что заглянет через пару дней. Для него было очень важно помочь родственникам погибших найти тела и похоронить их как подобает. Но ведь если это была шутка, то…

Боюсь, мой милый, что шутками тут и не пахнет! – перебил антрополога Убертус. – Вся эта история – и для Вас в особенности – не сводится к исчезновению четы Барлоу: в ней замешан еще кое-кто!

Шписс посмотрел на собеседника со смесью тревоги и недоумения во взгляде.

Не могли бы Вы, доктор, изъясняться понятнее? Мне и без того нелегко в сложившейся ситуации – вспомните только, где я нахожусь! – а Вы пытаетесь запутать меня еще больше…

Отнюдь, старина! Сейчас я расскажу Вам кое-что, и многое станет ясно. Итак, скажу сразу я нашел Лукаса Барлоу и его красотку-жену, что так удачно вышла на Вашем «слепке»… Вернее, их самих я не обнаружил, но установил их точное местонахождение.

Правда?! – глаза Шписса засияли. – И где же они, доктор? Вы говорили с ними?

Хм… К счастью, нет. Как Вы нам и рассказывали, супруги Барлоу попали в авиакатастрофу в Альпах…

Да-да, разумеется, мне это известно! Ну же, доктор!

Однако Вам неизвестны два маленьких, так сказать, нюанса… Во-первых, это случилось не сейчас, а в 1967-ом году, а во-вторых, никакого чудесного спасения не произошло – они оба погибли.

Окаменевшее лицо пациента выражало все что угодно, кроме веры в психическое благополучие доктора Убертуса. Взгляд Шписса остекленел, а руки снова невольно прижались к груди, словно для защиты.

Да-да, мой бедный антрополог! Они так и не сумели выбраться из искореженных обломков их злосчастной «Цессны», которую безответственный пилот завел в самое сердце бури, вместо того, чтобы при первых же ее признаках искать посадки. Мало того, после катастрофы ему одному удалось выбраться из машины и выжить, а на стоны живых еще Барлоу он просто не обратил внимания, бросив их на произвол судьбы, которая оказалась столь ужасной.

Вы… Вы сейчас серьезно все это мне говорите, доктор?

Абсолютно. Кстати, разбитую «Цессну» так и не нашли – пилот поклялся тогда, что понятия не имеет о том, в какой именно части Альп упал самолет. Его, дескать, чудом выбросило из кабины еще до падения. Поисковые группы повозились, правда, для виду в том районе, но ничего не отыскали и прекратили поиски. Таким образом, Ваш «друг» с женой, – при этих словах Убертус усмехнулся, – вынуждены были сами выламывать свои черепа и тащить их к Вам, чтобы установить истину. Ведь он говорил Вам, что желает, чтобы родственники опознали и похоронили погибших, правда?

П-правда… Но ведь это… это не может быть правдой! Вы, верно, издеваетесь надо мною, или у Вас такой метод «шоковой терапии»?

Какая уж тут, к дьяволу, терапия! – махнул рукой погрустневший Убертус. – Тут дела поважнее…

Какие же?

Слушайте дальше. Перед смертью Барлоу вогнал свою семью и семью своих родителей в долги, купив акции какой-то судоходной компании. Он заверял, что деньги вернутся сторицей, но, погибнув, не вернул в семью ни гроша, чем обрек близких на прозябание. Это-то и стало причиной душевной болезни его младшей сестры Клавдии Барлоу – она была некрасива и могла рассчитывать на хорошую партию лишь благодаря приданому, которого брат ее лишил. Мне, признаться, удалось тогда поставить ее на ноги, но стабильности аффекта мы так и не добились… Помните, как она внезапно взвилась и спустила на Вас пса, стоило Вам упомянуть имя ее брата? Боюсь, она до сих пор уверена, что он и его новоиспеченная жена попросту скрылись тогда со всеми деньгами… Думаю, что это – одна из причин того, почему мертвый Лукас постарался сделать тайное явным. Ему там не хочется, чтобы здесь его проклинали.