Книга Грустная девочка - Александра Флид

Нельзя громко кричать. Нельзя бегать по дому. Нельзя разговаривать на первом этаже после обеда. Нельзя смеяться и прыгать на кровати. Нельзя пачкать одежду. Много запретов? Нет, нет, если ты не согласна, тетя Ирена будет плакать. Разве ты хочешь, чтобы ей стало плохо? Хочешь, чтобы тетя Ирена плакала? Тогда будь хорошей девочкой, слушайся и не мешай.

Ее отодвигали к стене, об нее спотыкались, о ней вспоминали лишь тогда, когда другие дела были завершены. Филипп не прощал такого отношения, а она, отчаянно нуждаясь в понимании, ласке и заботе, ловила скупые крупицы любви, которые роняли равнодушные взрослые. Более того – она благодарила их за это, потому что после рождения Дианы ей стало казаться, будто она крадет то, что принадлежит младенцу.

И вот теперь она кричала, что ненавидит их.

Ирена смотрела на спящую Софию и старалась мысленно проследить, как все менялось. Ей было нужно понять, почему она не заметила, что добрая и наивная девочка осваивает это новое для себя чувство – ненависть. Почему она попробовала этот яд именно в своем доме? Чистое, нежное и ласковое создание было безнадежно испорчено и погублено – теперь от нее остались лишь обугленные останки, которые было невозможно опознать.

Весной ей исполнится шесть лет, а ее душа уже состарилась. Ирена опустила голову на сложенные руки, которыми опиралась об самый край кровати. Она убила ребенка. Нет, не Филиппа – она по-прежнему считала, что он сам ответственен за свою смерть. Она погубила сердце Софии, спалив дотла то, что бросила к ее ногам доверчивая детская душа. Этому нет оправдания.

Когда же вернется Шерлок? Он обещал, что найдет Эмму, а если он дал слово, то обязательно сдержит его.

Эмили открыла дверь не сразу – она собиралась идти к Инесс и как раз надевала платье, когда из прихожей донесся настойчивый стук. Пытаясь застегнуть пуговицу на спинке платья, она прошла к двери и выглянула в боковое стекло. На крыльце стоял тот самый Шерлок, который приезжал несколько дней назад.

– Добрый день, – вежливо поздоровался он. – Я снова ищу Эмму. Она уже приехала?

– Если бы она приехала, то уже наверняка пришла бы к вам за девочкой.

Только сейчас он начал понимать, насколько странным было молчание Эммы. Почему она не пришла на похороны? По какой причине так долго отсутствовала? Поглощенный собственным горем, он и думать забыл о том, что такая преданная подруга могла хотя бы заглянуть в их дом и поинтересоваться делами Софии. Неожиданно где-то внутри всколыхнулось плохое предчувствие, и он подумал, что Эмма просто бросила все и сбежала. Может быть, ей вообще наплевать на то, что происходит с девочкой.

– Простите. – Он уже хотел уйти, но бросив мимолетный взгляд на припорошенные снегом ступеньки, где ясно читались его собственные следы, вдруг понял, что возвращаться ни с чем он просто не имеет права. Пришлось возвратиться к хозяйке дома, ожидавшей от него дальнейших объяснений. – А могу я узнать, почему ее так долго нет?

– Ей нездоровится. Я не сказала ей о том, что произошло – не хотела расстраивать.

В два недлинных предложения уместилось очень много информации.

– То есть как? Она не знает? – не скрывая своего удивления, уточнил он.

– Не знает. Она думала, что вы останетесь у своих родителей – Филипп сказал ей, что вы пробудете там всю первую неделю нового года. Я решила ее не беспокоить.

– Не беспокоить?

Эта женщина говорила так, словно Филипп был лишь жалким тараканом, смерть которого не заслуживала внимания.

– Я понимаю ваше возмущение, но ей сейчас и так нелегко.

– Ей нелегко, – глупо повторил он, не зная, как перейти к сути своей просьбы. По правде говоря, он вообще не знал, о чем должен попросить. – Дело в том…

Слова потерялись в водовороте мыслей. Холодный взгляд женщины явно не помогал ему подбирать правильные фразы, и Шерлок на несколько секунд отвел глаза, мечтая только о том, чтобы она не закрыла дверь перед его носом.

– Я думаю, что София нуждается в вашей дочери, – прямо сказал он, когда его мысли пришли в некоторый порядок. – Она не ест уже несколько дней, плохо спит и не разговаривает. – О случае, когда София кричала на них, признавшись в том, что ненавидит его и Ирену, Шерлок старался не вспоминать. – Я и моя жена, мы уверенны, что только Эмма сможет хоть как-то вернуть ее к жизни.

– А что же вы? – невозмутимо спросила женщина.

– Я… я потерпел крах. Думал, что смогу дать Софии и ее брату – называть Филиппа по имени было тяжело, и он по возможности избегал этого – все самое лучшее. Мы с женой не справились, но у вашей дочери неплохо получалось. Я думаю, что если София не увидится с ней сегодня же, то она, скорее всего, умрет. Она умирает, понимаете вы меня или нет?

Эмили отошла внутрь, решив впустить, наконец, незваного гостя. Инесс, возможно, лучше подождать.

Она провела его в гостиную и усадила в кресло.

– Чего же вы от меня хотите? – спросила она, складывая руки на коленях. – Простите, что говорю об этом в такой момент, но мне кажется, что моя дочь и без того отдала очень многое вашим племянникам, хотя от вас ей так и не довелось услышать ни слова благодарности.

– Я был неправ. – Сейчас он был готов сознаться в чем угодно. – Признать по чести, до вчерашнего вечера мне казалось, что Эмма не сможет заменить никого из нас, но, как оказалось, это мы не в силах сделать то, что делала она. Я прошу вас, позвольте мне связаться с ней и попросить ее об одолжении. Если жизнь Софии ей не безразлична, она приедет.

Эмили посмотрела на него внимательнее. Разумеется, он говорил серьезно, но в данный момент ее не интересовал сам Шерлок. Глядя на его состояние, она пыталась определить, так ли все страшно, как он пытается это представить. Неужели Эмма действительно так сильно нужна этой тихой маленькой девочке?

Между ней и дочерью еще не было прежних близких отношений. Один короткий разговор разрушил многолетнюю дружбу, и Эмили отлично понимала, что он был лишь тонкой корочкой льда, под которой протекала бурная река обид, невысказанных упреков и ожиданий. И все же, ни ей, ни Эмме не хватало мужества сделать первый шаг к примирению.

– Вы просите меня дать вам номер телефона общежития? – спросила она после недолгого раздумья. – Потому что я не стану передавать ваши слова ей.

– Да, если бы вы дали мне телефонный номер, это было бы прекрасно.

Что же в нем особенного? Почему ей казалось, что в этом почти незнакомом Шерлоке угадывалось что-то простое и до ужаса родственное?

Эмили еще немного помолчала, а потом вздохнула:

– Хорошо. Я понимаю, что она вряд ли меня простит за то, что я умолчала о смерти Филиппа. Однако мне уже нечего терять – наши отношения и так безнадежно испорчены. Я лишь старалась уберечь ее от лишней боли. Не хотела, чтобы она была на похоронах, видела все это…

Признание вылетело само собой, Эмили вовсе не собиралась рассказывать кому бы то ни было о том, что между ней и Эммой не все в порядке. Просто сейчас, наблюдая за скорбным выражением, застывшим на лице Шерлока, она помимо сознания прочла истинные чувства этого человека. Нет, это не скорбь по погибшему, хотя горя и боли в его лице было не меньше. Эта странная маска была точным отражением ее собственного лица. Такое появляется только от гнетущего чувства вины.