Книга Зенит. Новейшая история. 2.0 - Геннадий Орлов

Один из наставников Гены правый крайний нападающий харьковского «Металлиста» и московского «Динамо» Виталий Зуб рассказывал нам с Вячеславом Платоновым, старшим тренером мужской сборной СССР по волейболу, в августе семьдесят восьмого в Харькове, где проходил Мемориал Саввина (В. Н. Зуб был тогда председателем Харьковского облспорткомитета), что его ученик Орлов по своему природному таланту, игровому потенциалу, искусству обращения с мячом мог бы достичь уровня таких суперасов, как Слава Метревели и Игорь Численко, если бы его не подкосили, не стреножили тяжелые травмы.

Традиции Виктора Набутова

После той поездки в Харьков и высокой оценки Зуба, данной им своему ученику, я стал внимательнее вслушиваться в то, что говорит по радио и телевидению «мастер спорта Г. Орлов», выигравший конкурс претендентов на роль спортивного комментатора, объявленный Ленинградским комитетом по радиовещанию и телевидению после внезапной кончины на 57-м году жизни Виктора Набутова. Разумеется, Орлов не заменил у микрофона Набутова – заменимых людей в искусстве и спорте высшего уровня не бывает – прирожденного артиста и бесподобного рассказчика, вольнолюбивого художника, чей голос летал по волнам эфира, как он сам когда-то летал в воротах ленинградского «Динамо»: за Набутова болели тысячи его земляков, солдат, спасших родину в войну, и один гений, его персональный болельщик Дмитрий Шостакович…

Давно уже можно не подписывать – «мастер спорта» под каждым газетно-журнальным текстом Геннадия Орлова, продолжающего в искусстве футбольного телевизионного комментирования традиции Виктора Набутова, Владимира Маслаченко, Котэ Махарадзе. И не только потому, что мастеров спорта пруд пруди, а мастеров своего дела, не устающих расти не только в профессиональном, но и в человеческом, личностном плане до обидного мало. Геннадий Орлов, с которым мы знакомы более сорока лет, из тех редких людей, кто с годами, охлаждающими любовь к тому, чем ты был очарован в начале пути, не утратил способности удивляться богатству и чарующему разнообразию возделываемого им страстно и неутомимо поля жизни. В его, орловском, случае это прежде всего футбольное поле.

Конечно же, жизнь прожить – не поле перейти. Это применимо во все времена к человеку любой творческой профессии. Но когда ты, как Гамлет из стихотворения Юрия Живаго, выходишь на подмостки и ловишь в далеком отголоске, что случилось на твоем веку, когда ты самою своей редкой профессией обречен на публичное одиночество в переполненном голосами эфире, ты не можешь уклониться от выпавшей тебе роли посредника между творцами игры и внимающими ей зрителями, по сути тоже творцами, как и те, кто каждым прикосновением к мячу – Пеле, Бобров, Стрельцов, Месси – превращал (превращает) футбол в поэзию, игру в музыку сфер.

Неожиданная и непобедимая сила

«Гамлет Пастернака – Гамлет-художник, – писал в книге «Флейта Гамлета» театральный критик Вадим Гаевский. – По своей судьбе он избранник, по человеческой сути – гордец. «Я один, все тонет в фарисействе» – не горькая жалоба, но горделивый вызов. Здесь новая ситуация, которую описывает великий поэт и собственной жизнью удостоверяет. Одинокий, безмерно одинокий человек в своем полном одиночестве черпает неожиданную и непобедимую силу. Это – одна из основ трагедийной этики наших дней, философия существования героических персонажей нового театра».

«Я один, всё тонет в фарисействе. / Жизнь прожить – не поле перейти». Жизнь поэта, музыканта, артиста, телевизионного комментатора – это поле, которое надо перейти, прожить во всю отпущенную тебе силу, чтобы твоего дара не коснулась нравственная порча, фарисейство забывших о чести, достоинстве, свободе, о необходимости отстаивать их ежедневно, ежечасно. Так, как это делал гениальный поэт на переделкинском поле. Как Виктор Набутов на футбольном поле и в эфире. Как стремится проживать всё, что творится на зеленом поле продолжатель его дела Геннадий Орлов.

Роль, которую играет в футбольном театре радио и телекомментатор – от Вадима Синявского и Николая Озерова да Геннадия Орлова и Василия Уткина – конечно, не главная в футбольном спектакле. Константин Иванович Бесков, замечательный футболист и великий тренер, рассказывал мне тринадцать лет назад, что предпочитает смотреть футбол по телевидению с выключенным звуком: мэтра сильно раздражали как непрофессиональные суждения не нюхавших футбольного пороха комментаторов, так и их философствования и остроты. Что ж, понять Бескова можно, но разделить его точку зрения – вряд ли. Мало кто из зрителей футбольного театра играл в футбол на бесковско-бобровском уровне, далеко не все способны отрефлексировать течение игры, сохраняя в болельщицком угаре голову холодной, способной к объективному анализу. Наконец, мы с вами, друзья мои болельщики, не живем в футбольном мире с его подводными течениями, разнообразными сплетнями, слухами и т. д. и т. п., да и правила игры не всегда досконально знаем. Так что без посредников-комментаторов – умных, толковых, знающих – нам с вами просто не обойтись.

Страсть и ум в одной упряжке

В наборе качеств: доскональное предмета разговора, свободное владение речью, артистичность, остроумие, – позволяющих комментатору стать желанным посредником, собеседником тысяч, а то и миллионов телезрителей в дни Большого футбола, я выделил бы одно, играющее роль спускового крючка для приведения в действие и эрудиции, и блеска ума, позволяющее зрителям проспортованного мира стать сотворцами игры в мяч, не отрываясь от своих кресел, стульев, диванов. Это качество – страсть. Да-да, только те способны сыграть удивительную роль посредников-просветителей прильнувшего к телеящикам человечества, кто сам захвачен, покорен, пленен игрой, кого одушевляет, вдохновляет страсть. Страсть и ум испокон веку в одной упряжке. Неслучайно французский философ XVIII века Гельвеций утверждал, что люди становятся тупыми, когда перестают быть охваченными страстью.

Страсть к соперничеству, которой были заражены древние эллины, атлетический агон (так назывались первые состязания на греческой земле, родине Олимпийских игр) сыграли, по мнению выдающегося ученого-античника, ленинградца Александра Зайцева, решающую роль в невиданном расцвете философии, точных наук, музыки, поэзии, театра почти за тысячелетие до новой эры. Самые выдающиеся древнегреческие философы, Платон, к примеру, были олимпийскими чемпионами в борьбе, кулачных боях, беге, метании диска.

И в наши времена талантливые люди, скажем, Иосиф Бродский, наш земляк, нобелевский лауреат, были людьми игры. «Я всегда твердил, что судьба – игра. / Что зачем нам рыба, раз есть икра. / Что готический стиль победит, как школа, / как способность торчать, избежав укола. / Я сижу у окна. За окном осина. / Я любил немногих. Однако – сильно».

Это стихотворение, написанное в 1971-м, за год до своего вынужденного (власть вынудила) отъезда в эмиграцию, Бродский посвятил своему другу и будущему биографу Л. В. Лифшицу, который, как и Иосиф, по устройству мыслительной оптики, по ощущению мира был человеком Игры: «После изгнания из Рая / Человек живет играя». Игровое начало сближало, объединяло нас, сокурсников Льва Лосева (после переезда в США он сделал придуманный ему отцом, известным детским писателем и поэтом Владимиром Лифшицем псевдоним «Лосев» своим паспортным именем – Lev Lifschitz Loseff). Перу Лосева, брата Бродского по музе, по судьбам, принадлежит лучшая литературная биография самого крупного русского поэта второй половины XX века, вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей». Лев Лосев (друзья звали его Леша) первым напечатал стихи Бродского («Баллада о маленьком буксире», «Костер», № 11 – 1962). В «Костре» он тринадцать лет заведовал уникальным отделом – юмора и спорта, вроде бы совершенно несочетаемых материй. Людьми Игры были и поэты, дебютировавшие в этом отделе «Костра» – от Бродского и Уфлянда до Еремина и Шарымова и спортсмены – от бегуна-спринтера, каратиста, преподавателя института Лесгафта Александра Кондратова, лингвиста-семиотика, востоковеда, религиоведа, автора пятидесяти книг об Атлантиде, до Геннадия Орлова, игравшего в футбол на мастерском уровне.