Книга Соблазни меня в сумерках - Лиза Клейпас

— Но почему? — спросила Поппи, не в силах постигнуть подобной жестокости. — Как можно быть насколько мстительным, чтобы наказывать ребенка за прегрешения его матери?

— Гарри напоминал Артуру о прошлом унижении и разочаровании. И весьма вероятно, что он не был даже его сыном.

— Это не оправдание! — взорвалась Поппи. — Как жаль, что никто не смог помочь ему!

— Многие из служащих отеля ужасно переживали из-за участи Гарри. Особенно экономка. Как-то раз она заметила, что ребенка не видно два дня, и отправилась на поиски. Он был заперт в своей комнате без еды. Артур был так занят, что забыл выпустить его. А Гарри было всего пять лет.

— Неужели никто не слышал, как он плакал? Разве он не производил никакого шума? — спросила Поппи дрогнувшим тоном.

Кэтрин опустила глаза, погладив хорька.

— Главное правило отеля — никогда не беспокоить постояльцев. Гарри это вбили в голову с самого рождения; Он тихо ждал, надеясь, что кто-нибудь вспомнит о нем и придет.

— О нет, — прошептала Поппи.

— Экономка пришла в такой ужас, — продолжила Кэтрин, — что смогла разузнать, куда уехала Николетт, и послана ей письмо, описав ситуацию, в надежде, что та пришлет за ним. Все, даже жизнь с такой матерью, как Николетт, было лучше, чем ужасная изоляция, которой подвергался ребенок.

— Но Николетт не прислала за ним?

— Нет, пока не стало слишком поздно для Гарри. Слишком поздно для всех, как выяснилось впоследствии. Николетт подхватила чахотку. Это было медленное увядание, но ближе к концу болезнь стала быстро прогрессировать. Перед смертью ей захотелось узнать, что стало с ее сыном, и она написала ему письмо с просьбой приехать. Он отбыл в Лондон на первом же корабле. К тому времени он уже стал взрослым. Ему было двадцать или около того. Не знаю, почему он хотел увидеть свою мать. Подозреваю, что у него в голове засела мысль, что она уехала из-за него. — Кэтрин помолчала, погруженная в собственные мысли. — Дети часто винят себя в дурном обращении с ними.

— Но он был совсем маленьким. — Сердце Поппи сжалось от сочувствия. — Ни один ребенок не заслуживает того, чтобы быть брошенным.

— Вряд ли кто-нибудь говорил это Гарри, — сказала Кэтрин. — Да он и не стал бы это обсуждать.

— Что сказала ему мать, когда он нашел ее?

Кэтрин не сразу ответила, гладя блестящий мех хорька, свернувшегося у нее на коленях. Наконец она отозвалась напряженным тоном, не поднимая глаз:

— Она умерла за день до его прибытия в Лондон. — Ее пальцы переплелись, сцепившись в тугой узел. — Навсегда ускользнув от него. Полагаю, вместе с ней умерла его надежда найти ответы на мучившие его вопросы и обрести привязанность.

Повисло молчание.

Поппи была потрясена.

Что могло стать с ребенком, воспитанным в таком холодном, лишенном любви окружении? Должно быть, ему казалось, что весь мир предал его. Какое тяжкое бремя, чтобы нести его всю жизнь.

«Я никогда не полюблю тебя», — сказала она ему в день свадьбы. И он ответил: «Я никогда не стремился к тому, чтобы быть любимым. И видит Бог, неплохо обходился без этого».

Поппи закрыла глаза, ощущая дурноту. Такие раны не залечишь за один день и даже за год.

— Я хотела рассказать тебе раньше, — услышала она голос Кэтрин. — Но я боялась, что это склонит тебя в пользу Гарри. Ты всегда так легко поддаешься сочувствию. А правда в том, что Гарри не нужно ни твое сочувствие, ни твоя любовь. Маловероятно, что он станет таким мужем, которого ты заслуживаешь.

Поппи смотрела на нее глазами, затуманившимися от слез.

— Тогда зачем ты говоришь мне это сейчас?

— Потому что, хотя я всегда думала, что Гарри не способен на любовь, я не до конца в этом уверена. Когда дело касается Гарри, ни в чем нельзя быть уверенной.

— Мисс Маркс, — заговорила Поппи, однако тут же поправилась, — Кэтрин. Но при чем здесь ты? Какое отношение ты имеешь к Гарри? Откуда тебе известно все это?

Лицо Кэтрин пересекла любопытная смена выражений: волнение, печаль, мольба. Она задрожала так сильно, что хорек, дремавший у нее на коленях, проснулся и поднял голову.

Молчание затянулось, и Поппи бросила вопросительный взгляд на Амелию, которая едва заметно кивнула, призывая ее к терпению.

Кэтрин сняла очки и принялась протирать запотевшие линзы. Ее лицо покрылось испариной, придавая ее нежной коже перламутровое сияние.

— Через несколько лет после прибытия в Лондон с любовником, — сказала она, — Николетт родила второго ребенка. Дочь.

Она замолчала, предоставив Поппи сделать собственный вывод.

— Тебя? — произнесла та наконец.

Кэтрин подняла голову, все еще держа очки в руках. На ее одухотворенном, с тонкими чертами лице читалась решимость. Да, в ней было что-то от Гарри. Включая сдержанность, за которой скрывались сильные эмоции.

— Но почему ты умолчала об этом? — спросила Поппи в замешательстве. — И почему промолчал Гарри? К чему такая секретность?

— Для моего блага. Я взяла новое имя. Никто не знает почему.

У Поппи еще оставались вопросы, но, казалось, Кэтрин Маркс достигла предела. Пробормотав очередное извинение, она поднялась и опустила сонного хорька на ковер. Затем схватила свой башмак и вышла из комнаты. Доджер встряхнулся и устремился за ней.

Оставшись наедине с сестрой, Поппи задумчиво уставилась на поднос с пирожными, стоявший на столике. Последовало продолжительное молчание.

— Выпьем чаю? — предложила Амелия.

Налив чай, они принялись за пирожные из слоеного теста, пропитанного патокой и лимоном. Это был вкус их детства. Поппи сделала глоток горячего чая с молоком.

— Все, что напоминает мне о детстве, — сказала она, — и о нашем коттедже в Примроуз-Плейс, всегда поднимает мне настроение. Как эти пирожные, занавески в цветочек и чтение басен Эзопа.

— И запах роз, — подхватила Амелия. — И капли дождя, падающие с черепичных карнизов. Помнишь, как Лео посадил в банку светлячков, и мы пытались использовать их вместо свечей за ужином?

Поппи улыбнулась:

— А я никогда не могла найти противень, потому что Беатрикс постоянно пыталась превратить его в постель для своих питомцев.

Амелия издала смешок:

— А помнишь курицу, которая, напуганная соседской собакой, лишилась всех перьев? Беа упросила маму связать ей крохотный свитерок.

Поппи фыркнула, разбрызгав свой чай.

— Я чуть не сгорела от стыда. Вся деревня ходила к нам смотреть, как наша лысая курица разгуливает в свитере.

— Насколько мне известно, — усмехнулась Амелия, — с тех пор Лео не ест домашнюю птицу. Он говорит, что не может употреблять в пищу ничего, что имело шанс носить человеческую одежду.