Книга Ночь наслаждений - Джулия Куин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Две недели. Это совпадает с тем днем, когда Энн вбежала в магазин Хоуби с таким видом, словно узрела призрак. Может, она шла забрать почту, когда столкнулась с таинственной особой, которую не хотела видеть?
– В любом случае, – продолжал владелец почтового дома, – она вернулась обратно несколькими неделями позже. В четверг. Она всегда приходит по четвергам.
Дэниел нахмурился. Энн исчезла в среду.
Дэниел оставил свое имя в трех почтовых домах и везде пообещал награду, если его уведомят о ее появлении. Но, кроме этого, он не знал, что еще делать. Как можно найти женщину в Лондоне?
Поэтому он шел, шел и шел, постоянно рассматривая лица в толпе. Но это все равно что искать иголку в стоге сена. Только все было еще хуже. Иголка, по крайней мере, была в сене. А Энн могла вообще покинуть город.
Но уже стемнело, ему нужно поспать, поэтому он потащился к Мейфэру, молясь, чтобы матери и сестры не было дома, когда он вернется. Они не спрашивали, что Дэниел делает каждый день с рассвета до позднего вечера, а сам он ничего не говорил. Но они знали. И ему было легче не видеть жалости на их лицах.
Наконец Дэниел добрел до своей улицы. Стояла благословенная тишина, и единственным звуком был его собственный стон, когда он поднял ногу на первую ступеньку крыльца Уинстед-Хауса. Вернее, было единственным звуком до тех пор, пока кто-то не прошептал его имени.
Он замер:
– Энн?
Из тени выступила трепещущая фигурка.
– Дэниел, – повторила она снова, и если она и сказала что-то еще, он уже не слышал. Мгновенно слетел со ступенек, и она оказалась в его объятиях. Впервые за неделю мир снова, казалось, утвердился на своей оси.
– Энн, – пробормотал он, гладя ее спину, ее руки, ее волосы. – Энн, Энн, Энн…
Похоже, он больше не мог сказать ничего. Только повторял ее имя.
И стал осыпать поцелуями.
– Где ты…
Дэниел осекся, неожиданно поняв, что у нее связаны руки, и осторожно, очень осторожно, чтобы не испугать ее накалом своей ярости, стал распутывать узлы у нее на запястьях.
– Кто это сделал с тобой? – прошипел он.
Она сглотнула, нервно облизнула губы и протянула ему руки.
– Энн…
– Человек, которого я когда-то знала, – выговорила она наконец. – Он… я… я расскажу тебе потом. Не сейчас. Не могу… мне нужно…
– Все хорошо, – успокоил ее он. Сжал ее руку и продолжал трудиться над узлами. Они были завязаны слишком туго, и Энн, возможно, еще ухудшила положение, когда пыталась освободиться. – Еще минуту, – попросил Дэниел.
– Я не знала, куда еще идти, – дрожащим голосом пояснила она.
– Ты правильно сделала, – уверил он, срывая платки с ее запястий и отбрасывая прочь. Ее начало трясти, и даже само дыхание было неровным.
– Не могу остановиться, – охнула она, глядя на свои подрагивавшие руки так, словно не узнавала их.
– Все будет хорошо, – кивнул Дэниел, накрывая ее руки своими и крепко сжимая, пытаясь унять дрожь. – Это всего лишь нервы. То же самое случалось и со мной.
Она подняла на него огромные вопрошающие глаза.
– Когда люди Рамсгейта гонялись за мной по всей Европе, – добавил Дэниел. – После того как я в очередной раз ускользал и знал, что пока нахожусь в безопасности. Что-то во мне словно отпускало натянутую тетиву, и меня начинало колотить.
– Значит, это пройдет?
Он ободряюще улыбнулся.
– Обещаю.
Энн кивнула, и в этот момент выглядела такой ужасающе хрупкой, что он с трудом удержался, чтобы не обнять ее, не попытаться защитить от всего мира. Вместо этого он позволил себе обхватить ее плечи и повести к дому.
– Давай лучше войдем внутрь.
Дэниела с такой силой одолели облегчение, страх и ярость, что он едва держался на ногах. Но, как бы там ни было, нужно увести ее. Она нуждается в его заботе. Возможно, нуждается в еде. А все остальное можно выяснить позже.
– Может, войдем черным ходом? – нерешительно спросила Энн. – Я не… не могу…
– Ты всегда пользовалась парадной дверью, – свирепо бросил он.
– Нет, дело не в этом, пожалуйста… – взмолилась она. – Я в таком состоянии. Не хочу, чтобы меня кто-то видел.
Он взял ее руку.
– Я тебя вижу, – тихо напомнил он.
Их глаза встретились. И он мог бы поклясться, что уныние и тоска в этих глазах стали таять.
– Знаю, – прошептала она.
Дэниел поднес ее руку к губам.
– Я так испугался, – признался он, обнажая душу. – Не знал, где тебя найти.
– Прости. Больше так не сделаю, – пообещала Энн.
Но что-то в ее извинении вызывало неловкость. Что-то чересчур покорное. Чересчур нервное.
– Я должна спросить у тебя кое-что, – сказала она.
– Скоро, – пообещал он, ведя ее по ступенькам и поднимая руку. – Подожди секунду.
Дэниел заглянул в холл, уверился, что все спокойно, и знаком велел ей войти.
– Сюда, – шепотом велел он, и вместе они бесшумно взлетели по лестнице в его комнату.
Но как только за ними закрылась дверь, Дэниел растерялся. Он хотел знать все. Кто сделал это с ней? Почему она бежала? И кто она на самом деле? Он жаждал ответов. Жаждал немедленно.
Больше никто не посмеет так с ней обращаться. Никто. Пока он жив и дышит.
Но сначала ее нужно согреть, дать ей отдышаться. Пусть позволит себе осознать, что она в безопасности. Он бывал на ее месте. Раньше. И знал, что это такое – быть в бегах.
Дэниел зажег лампу. Потом еще одну. Им нужен свет. Обоим.
Энн неуклюже жалась у окна, растирая запястья, и Дэниел, впервые за этот вечер, стал ее рассматривать. Он знал, что она растрепана и в ужасном состоянии, но облегчение от того, что он наконец ее нашел, помешало понять, до какой степени. Волосы с одного бока были заколоты, но с другого выбились из узла и повисли прядями, щеку залил синяк, отчего его кровь похолодела.
– Энн, – выдавил Дэниел, пытаясь найти слова, чтобы задать вопрос. Тяжелый, но необходимый вопрос. – Сегодня вечером… Тот человек… он…
Он не мог выговорить это слово. Оно застряло на языке и имело вкус кислоты и бешенства.
– Нет, – ответила она со спокойным достоинством. – Он бы сделал это, но нашел меня на улице и…
Она отвела взгляд и зажмурилась, словно старалась отсечь воспоминания.
– Он сказал мне, что… сказал, что собирается…
– Тебе не нужно ничего говорить, – поспешно перебил он.
По крайней мере не сейчас, когда она так расстроена.
Но она покачала головой. В глазах стыла решимость, которой он не мог противоречить.