Книга Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Глупец! – одними губами выдохнул Персей. – Нектар надоел?
– Что?
– Спать захотелось? Мертвым сном?!
Бог побледнел. Опереди он смертного брата – судьба, вне сомнений, сочла бы это клятвопреступлением. Вмешательством в жизнь Персея, запрещенным давным-давно. «Папа клялся Стиксом от имени Семьи. Значит, и от моего имени…» Вмешаться – не всегда означает «убить» или «покарать». Иногда это значит – «спасти».
– Я забочусь о братьях, – сказал Персей.
Когда стадион завопил, Лукавый исчез.
– Эй, Дионис! – вознесен ликованием толпы, шепнул Убийца Горгоны. Слова терялись в гомоне трибун, как струи дождя в морской пучине. Никто не слышал, что великий Персей зовет врага именем, которое жгло ему губы. – Ты не свел Кефала с ума. Значит ли это, что тридцать лет назад…
«Мир меняется, – донеслось до него. – Сок становится вином.»
– Неужели я был опьянен не тобой? Вино тщеславия и гордыни – я сам давил этот виноград? Сам ошибся в броске, забрав случайную жизнь?
«Мы меняемся. Вино становится уксусом.»
– Что, если моя ненависть к тебе возведена на песке?
«Перемены – наш удел. Но кое-что остается неизменным.»
– О да, – согласился Персей. – Например, вражда.
Он стоял по колено в крови.
Нет, в маках.
– Амфитрион!
По дороге ползла гусеница – вереница повозок. Борясь с ухабами, она растягивалась и сжималась. За гусеницей тащились жуки-рогачи – в город гнали стадо коров. Пыль стояла столбом. Низкое, утробное мычание, казалось, можно было потрогать руками.
– Амфитрион!
Вид на Арголиду ясным днем разительно отличался от того же вида в сумерках. Акрополь, храм Афины, обрыв на западном склоне – место прежнее, а настроение другое. Исчез наползающий мрак, не пылает за горами тревожное зарево. Темная зелень дубрав, желтые заплаты полей. Воздух напоен солнцем, прокален до звона. Жара навевает сонную одурь. Все живое замерло, спряталось в тень. Поет хвалу богам вечный хор кузнечиков. Вершины на горизонте плавятся от зноя. Рощи, холмы, поросшие маквисом. Перелески; высохшие ручьи.
Что изменилось?
Изменилось ли хоть что-нибудь?
Вот так и жизнь человеческая. Событие, что еще вчера приводило тебя в отчаяние, низвергая душу во мрак Аида, при свете дня вызывает лишь кривую улыбку. Событие осталось неизменным, как вид с обрыва. Изменился твой взгляд на него. Лучи солнца изгнали ночных призраков, и мир засиял новыми красками. Впрочем, стоит облаку закрыть лик светила… «Истина – в глазах смотрящего,» – сказал бы мудрец. Мальчик не был мудрецом. Он чувствовал перемены, как жару или холод, не в силах выразить чувства словами.
– Амфитрион! Ты где?!
– Здесь я.
Леохар, точно буйный сатир, выскочил из-за храма.
– Хорош тут сидеть! Пошли скорее, а то опоздаем!
– Куда?
– На свадьбу.
– А нас пустят?
Детей на свадьбы не зовут. Эту горькую истину мальчик выучил назубок. С раннего утра он приготовился скучать. Слонялся без дела, наблюдал за суматохой во дворце. Потом ему надоело, и он ушел к обрыву.
– Нас не просто пустят! Нас пригласили !
– Врешь!
– Как взрослых! Твой дедушка договорился с моим…
– Мой дедушка с кем хочешь договорится!
– Это точно…
– Бежим!
– Ага!
Амфитрион очень боялся опоздать. Несся сломя голову; даже Леохара обогнал. И успел переодеться в новый хитон с каймой. Спасибо маме! А он, дурак, еще брать не хотел…
Перед входом в мегарон, украшенным ветвями лавра и оливы, гудела толпа. Справа – гости со стороны женихов, слева – со стороны невест. С Леохаром все было ясно: невесты – его тети, шагай налево. А Амфитриону куда? Один из женихов травил его дедушку по приказу отца невесты. Можно ли считать это кровным родством? Мальчик почесал в затылке – и встал рядом с Леохаром. Как выяснилось, угадал. Объявившийся вскоре Персей тоже встал слева. Гости переминались с ноги на ногу, болтали о пустяках. Амфитриону снова сделалось скучно.
Оказывается, не такое уж интересное это дело – свадьба.
День свадьбы объявили перед состязаниями. Ванакт держал слово. Лето – не лучшее время для устроения семей, но Анаксагор ждать не пожелал. К чему откладывать неизбежное? Главное – день выбран правильный: сегодня ночью Луна-Селена явит свой лик целиком. Свадьба в полнолуние угодна богам. Жертвы Зевсу-Покровителю и его могущественной супруге Гере принесены, вода для брачного омовения доставлена…
Можно приступать!
С рассвета во дворце стоял дым и чад. Во дворе резали, и сразу жарили скот: быков и овец. Слуги носились, как угорелые, толкаясь и костеря друг друга, на чем свет стоит. Два раба с пальмовыми ветвями усердно отгоняли ос и мух от сладостей. Орешки, жареные в меду, пироги с вяленым инжиром и маком, смесь миндаля с золотистым изюмом… Слюной бы не подавиться!
Отчасти поэтому Амфитрион и сбежал к обрыву.
– Радуйтесь, достославные женихи!
– Радуйся, мудрейший Меламп!
– …и честнейший Биант!
– Милость богов на ваши головы!
Гости зашумели, приветствуя братьев. Ослепительно-белые, словно присыпанные солью хламиды, венки из фиалок, бороды расчесаны и завиты колечками. Сейчас Меламп с Биантом были похожи, как никогда. Вот только улыбались по-разному. Биант сиял, готовый пойти в танец, Меламп же скорее обозначал радость жестами и движением губ, чем радовался по-настоящему.
«Это потому что Биант – честный, а Меламп – мудрый, зато гад, – решил Амфитрион. – Верно их назвали…»
– Радуйтесь, прекрасные невесты!
– Радуйтесь, Лисиппа…
– …и Ифианасса!
– Да хранят боги ваш домашний очаг!
Расшитые лилиями и гиацинтами пеплосы до самой земли. На головах – тонкие покрывала из льна. Никто до срока не должен видеть лиц невест. Богини ревнивы, позавидуют – беды не оберешься. Лисиппа с Ифианассой шествовали в окружении подруг из числа знатных аргивянок. Вообще-то на пиры женщин не приглашают. Бабушка Андромеда – исключение. Но и свадьба – тоже исключение.
– Радуйтесь, дорогие гости!
– Добро пожаловать!
Толпа расступилась, наперебой вознося хвалы молодым. Когда обе пары взошли под своды мегарона, на них пролился благоухающий дождь – лепестки диких роз.
– Ксесиас! Ксесиас![95]
Следом повалили гости. Ванакт с супругой встречали их в зале. Факелов не пожалели. Амфитрион даже забеспокоился: как бы пожара не случилось! У входа стояли лохани с водой. Для брезгливых поставили кувшины. Ополоснув руки, гости занимали места за столами. Мальчик поерзал, устраиваясь на трапезном ложе. Мегарон у них просторней нашего, отметил он. Ну так и Аргос больше Тиринфа… Колонн, окружавших очаг, восемь, а не четыре; и потолок выше, и стены расписаны снизу доверху. Свет факелов мешался с дневным, льющимся из дверей; по фрескам гуляли блики, сталкиваясь с тенями собравшихся – изображения ожили, превращая свадьбу в поле боя. Два бородача разили друг друга копьями – небось, Пройт с Акрисием. Волк сражался с быком, пращур Данай давал дочерям полезные советы, готовился к роковому броску дискобол… О, дедушка! Персей устроился под своим изображением, давая внуку отличную возможность сравнить. Похож! Хотя на стене дедушка гораздо моложе.
