Книга Год длиною в жизнь - Стивен Манчестер

…баобаб дланевидный (Adansonia digitata). Одно из двух взрослых деревьев на Барбадосе. История гласит, что это замечательное дерево с обхватом в 44,5 фута (13,6 м) было привезено из африканской Гвинеи примерно в 1738 году, то есть возраст его превышает двести пятьдесят лет. Его ствол в форме кувшина идеально подходит для хранения воды, что объясняется засушливым климатом его родной африканской саванны.

Филипп не добавил более ни слова, чтобы не отвлекать нас от созерцания исполина. Белла наклонилась ко мне и прошептала на ухо:

— Не забудь поблагодарить Дэвида, когда вернемся в отель. Филипп — прекрасный экскурсовод.

— Так и есть, — согласился я. — Не забуду.

Местом нашей второй остановки стала церковь прихода Сент-Джеймс в Хоултауне. Филипп откашлялся и рассказал:

— Построенная в 1847 году, эта церковь в приходе Сент-Джеймс принадлежит к числу четырех старейших на острове. На южной паперти висит колокол с надписью «Благослови, Господи, короля Вильгельма, 1696 год». Он старше американского Колокола свободы на пятьдесят четыре года.

Преисполнившись любопытства, жена увлекла меня за собой, и мы принялись осматривать очередную достопримечательность. Стены церкви были расписаны старинными фресками, окна забраны цветными витражами, а на задворках церковного двора притаилось заброшенное кладбище.

* * *

Мы вырулили на длинную аллею, ведущую к аббатству Святого Николая, и впереди показался хорошо сохранившийся особняк с искривленным коньком крыши по голландской моде и высокими дымовыми трубами.

— Поместье построено в 1660 году, — пояснил Филипп. — Стены бутовой кладки из булыжников, скрепленных раствором яичного белка и коралловой пыли. Цемента в те времена еще не существовало.

Он остался у машины, а мы с Беллой купили билеты и вошли внутрь.

Нас провели мимо ужасающих своими скотскими условиями помещений для рабов в старую конюшню, где мы, сидя на металлических стульях, посмотрели документальный фильм 1930 года выпуска о жизни на плантациях сахарного тростника. Призванный привлекать и вдохновлять туристов, он произвел на Беллу совершенно противоположное впечатление. Она пришла в ужас. Когда мы возвращались к особняку, местный гид заявил:

— История наших рабов весьма занимательна.

Белла остановилась и схватила меня за руку:

— Давай уйдем отсюда немедленно. Прошу тебя!

Я согласно кивнул и напоследок оглянулся на старые помещения для рабов, гнувших спину на сахарных плантациях. У меня в голове не укладывалась жестокость, с которой предположительно цивилизованные люди совсем еще недавно обращались с себе подобными.

Филипп улыбнулся, когда увидел, что мы решительно возвращаемся к машине.

— Почему-то я ничуть не удивлен тем, что вы не пожелали там задерживаться, — сообщил он, распахивая перед Беллой заднюю дверцу. Когда мы вновь выехали на дорогу, он пустился в объяснения: — Учитывая, что для производства рома требовался сахарный тростник, первыми бесплатную рабскую силу из Западной Африки сюда стали завозить голландцы. Они набирали рабов в Сьерра-Леоне, Гвинее, Гане, Кот-д’Ивуаре, Нигерии и Камеруне, хотя многие из них погибали в пути. А те, кто все-таки добирался до места назначения, оказывались в полной зависимости от безжалостных и жестоких плантаторов. Чтобы удовлетворить все возрастающую потребность в живой силе, приходилось прибегать и к похищениям, и к ссылке сюда осужденных преступников.

Белла молча смотрела в окно, и тогда Филипп остановил машину и повернулся к нам.

— Сейчас кое-что будет, — пообещал он.

Мы вышли из машины и увидели, что на пальму, зажав в зубах мачете, с ловкостью обезьяны карабкается какой-то человек. Одним ударом он срезал два кокоса и соскользнул вниз, чтобы приветствовать нас. Держа орех левой рукой, он принялся вращать его, одновременно ловко делая надрезы своим ножом. Вот он нанес последний удар, воткнул соломинку в маленькое отверстие и протянул кокос Белле.

Она приняла подношение. Пока мужчина проделывал ту же операцию для меня, Филипп прошептал:

— Знаете, он хотел бы получить по доллару за каждый.

Я вручил мужчине честно заработанные деньги и взял соломинку губами. Кокосовое молоко оказалось прохладным, освежающим и по вкусу немного напоминало дыню с привкусом орехов — даже мой желудок не вспыхнул жарким пламенем, чего я всерьез опасался.

Когда мы допили молоко, мужчина мастерски разрубил кокос пополам, обнажив его сочную белую мякоть.

Глядя на выражение наших лиц, Филипп не выдержал и расхохотался.

* * *

Мы поехали дальше на север, и наш общительный гид продолжил свой рассказ:

— Как вы сейчас сами увидите, отвесные скалы из песчаника вздымаются на сотни футов из воды там, где Барбадос приветствует Атлантический океан. На северном побережье острова волны настолько высокие и опасные, что купание там запрещено.

Как выяснилось, он нисколько не преувеличивал. Мы с Беллой добрых полчаса по очереди щелкали затвором фотоаппарата, выбирая самые запоминающиеся виды, а внизу, под нами, на коралловые отмели с грозным ревом накатывался Атлантический океан, порождая у нас незабываемое ощущение первозданной и неуправляемой мощи.

Отсюда мы направились на юг, и вскоре Филипп привлек наше внимание к обезьянам на деревьях.

— Берегитесь! Если зазеваетесь, они в мгновение ока обчистят вас до нитки.

Мы рассмеялись.

— Не верите, да? Ну ладно, сейчас я вам покажу.

Проехав еще примерно сотню ярдов, он остановил машину.

Район поражал своей нищетой и убожеством, но я уже научился доверять Филиппу, поэтому спокойно вылез из автомобиля. На обочине узкой пыльной дороги стоял парень. На голове у него сидела маленькая обезьянка. Филипп взмахом руки подозвал его и вручил мне палочку сахарного тростника.

— Сделайте вид, будто собираетесь ее съесть, — прошептал он.

Так я и сделал. Обезьянка в мгновение ока спрыгнула у парня с головы, подскочила ко мне и вырвала из рук палочку прежде, чем я успел сообразить, что происходит. Филипп схватился за живот от смеха, а обезьянка преспокойно вернулась на место и с аппетитом принялась грызть сладкий тростник.

— Ну, что я вам говорил? Воришки, настоящие воришки! — не переставая смеяться, с трудом выговорил Филипп.

Я дал немного денег парню с обезьянкой, и он позволил Белле сфотографировать, как его любимица сидит у меня на голове. Филипп взглянул на часы.

— Нам пора отправляться к Пещере Гаррисона, — сказал он.

* * *

В очереди за входными билетами какой-то грузный мужчина с британским акцентом принялся непозволительно себя вести. Вскоре он разошелся не на шутку и едва не подрался с туристом, который посмел сделать ему замечание. Моей первой реакцией было защитить жену. И тут меня молнией пронзила мысль: «Уже совсем скоро она останется одна». Осознание это было горьким, как никогда ранее.