Книга Кукушкины слёзки - София Привис-Никитина

– Дай хоть пару котлет детям, ударяя на последнем слоге, приказала Райка. Это «детям» с ударением на последнем слоге и «калидор» вообще являлись визитной карточкой Райки.

– Да дам я тебе котлет, уймись! – Успокаивала Неля, разливая в воздушные чашечки ароматный кофе.

Райка курила тоненькие Нелины сигаретки, попивала ароматный кофе и продолжала на той же ноте:

– Ну как жить: за квартиру заплати, гараж вот-вот на подходе, ну где же деньги брать, если на хлеб детям положить нечего?

Неля поняла, что сейчас последуют перепевки, Райка со своими жлобскими выкладками сидела у неё уже в самой печёнке, если сейчас Райку не обезвредить и не обуздать, день будет отравлен напрочь.

Неля развернулась к ней всем телом и произнесла, глядя прямо в эти маленькие тусклые глазки:

– Райка, вот у меня, по твоему разумению много денег. Я завтра куплю себе небольшой самолёт, и каждое утро буду приходить к тебе и ныть про то, как дорого мне обходится взлётная полоса. Как ты при этом будешь себя чувствовать, хотела бы я знать?

Райка поморгала несколько секунд в сторону Нели своими пуговками, осмыслила услышанное, поняла, что её где-то там даже оскорбили, бросила в Нелю:

– Дура ты, Нелька, и блять! – выдернулась из-за стола, остервенело потушила в воздушном блюдце окурок, и пошла, тряся своим вислым задом и задевая все возможные косяки, восвояси, на прощанье салютнув дверью так, что Неля подпрыгнула.

«Ну всё, обиделась, слава Богу, можно отдохнуть! Но почему блять а не через «д», что это своеобразная форма усиления оскорбления или особенная, только Райке присущая грамматика?»

Неля смотрела на окурок в блюдце, и всю её переворачивало от омерзения. Она никогда не понимала, как можно погасить окурок в тарелке, в блюдце, когда для этого есть пепельница.

Никакие оправдания и разговоры о том, что во время застолий, скажем так под пьяную лавочку, это вполне может случиться с каждым, не могли её заставить поверить, что есть такая степень опьянения, при которой пепельницу можно спутать с тарелкой.

Если бы это было так, то и, взаимообразно, тарелку можно было бы спутать с пепельницей. Но на её памяти не было ни одного случая, чтобы гость, на какой бы «кочерге» он ни находился, положил себе салат или курицу вместо тарелки в пепельницу.

Значит всё это просто пробел в воспитании, бедная эстетика души и неуважение к хозяйке, что сейчас наглядно и продемонстрировала Райка.

Неля уже закончила приводить в порядок кухню, когда раздался злобный треск телефона. «Райка» – догадалась Неля.

– ПолОжь детям еду и оставь в калидоре! – прокаркала Райка.

– ПолОжу, полОжу, – с соблюдением Райкиных фонетических предпочтений заверила Нелечка. На том конце провода что-то злобно прошипели и разговор прервался.

Неля положила в мисочку попроще (всё равно не вернёт) две симпатичные котлетки, четыре тёплые картошечки. Бухнула маслица, припорошила укропчиком.

С сожалением вздохнула. Она то знала, что всё это уйдёт в тугой барабан Толикова пуза как задаток за очень гипотетические ночные ласки.

Ходила по дому Нелечка уже без костылей, полируя валенком гипса полы, прихрамывала очень даже не сильно и несмотря на свою мнительность, понимала, что с ногой у неё всё будет, как говаривала её киевская подружка «агибэби», то есть хорошо.

Через неделю снимут гипс,(который она уже две недели, как сняла), потом курс физиотерапии и, как говорится: на свободу с чистой совестью. А ведь ещё полгода назад свободой ей казался этот самый треклятый гипс! А вот оно, как всё обернулось.

На сегодняшний день мечтой стала та самая ненавистная пробежка за автобусом на длинной, острой шпильке.

О том, что гипс носил в общем облике Нели уже чисто декоративное значение никто не знал, свой скорый победоносный «выход из-за печки» Неля смаковала, как блистательный реванш всем им и за всё.

Во всю используя автономность своего времяпровождения от Сенечки, Неля спокойно, неспешно и с удовольствием собиралась на юг. На юг-это значит: продуманно-смелый купальник, легкомысленный сарафанчик, две-три пары сногсшибательный босоножек и, конечно, маленькое чёрное платьице.

Всё это у Нели было, не было только в достаточной доле куража, но кураж тоже вскоре появился, после снятия гипса, упорных занятий в методическом кабинете, Неля стала узнавать и признавать свою «левую».

По утрам она загорала на лоджии, попивая мелкими глоточками кофе, продумывала маршрут своего путешествия на юг, и Сеня с его вероломством отступал на задний план.

Никаких выяснений отношений Неля не хотела, сохраняла дистанцию при которой трусливый Сеня не смог бы попытаться выяснить отношения даже если бы это и пришло в его забубённую голову.

Она ходила по дому с видом попранной добродетели, а по утрам, оставаясь одна, аккуратненько готовила в поездку вещи. Укладывала чемоданы с нарядами и подарками для своих киевлян.

Для начала решено было рвануть в Киев, в город детства и юности, ну а там, как карта ляжет. С Киевом всё рядом: и Адлер, и даже Гурзуф. Главное – быть во всеоружии.

Билеты на самолёт лежали в паспорте, паспорт в косметичке рядом с пачкой новеньких десяток (были в этой пачке купюры и побольше, но максимально употребляемая в быту, щедрая купюра-это десятка).

Подарков родне и друзьям был воз. Из зеркала на Нелю смотрела красивая и главное – окончательно готовая к грехопадению женщина. Всё складывалось сакраментально удачно.

Неля змейкой вползла в своё маленькое платьице, с трепетом погрузила с атласные недра своих любимых лодочек ноги, и лодочки приняли её настрадавшуюся ножку, обволокли уютом и надёжностью.

Медленно прошлась через комнату, вышла в переднюю к большому зеркалу и замерла, любуясь волшебным своим отражением: приспущенное плечико платьица переходило в голую загорелую спину, сужающаяся к колену юбка создавала впечатление тонкой талии и стройности, стройности, как раз маленько сейчас Неле не доставало.

Полгода гипса отложились и осели на её бёдрах ненужными маклаками, а на талии образовался небольшой «спасательный круг», но всё это слетит при первом же намёке на влюблённость, при первом же потрясении души, а до потрясения рукой подать, думала освобождённая от уз супружеской верности Неля.

Волосы мастерски были частично выгоревшими на солнц. Помогла им выгореть всемогущая трёхпроцентная перекись. Можно было убрать их в небрежный узел на затылке, можно было рассыпать по плечам, всё зависело от обстоятельств и желаемого акцента предполагаемого и безусловного успеха самой Нелечки.

– Куда, ну куда ты собралась? – верещала Райка – он же без тебя здесь совсем скурвится! Тебе надо не о том сейчас думать, надо курву евоную к ногтю прижать, ему морду разукрасить, а ты уезжаешь чёрти куда, оставляешь ему квартиру для б…ства.

– Смотри: приедешь, а замки-то поменяны! А краля его уже полной хозяйкой твоему мужу и всему твоему добру. Что же ты дура такая по жизни, Неля? – в Райкином голосе прозвучали искренние нотки. Искренность и Райка-две вещи несовместные, Неля даже умилилась.