Книга Я тебя никогда не забуду - Анна и Сергей Литвиновы

И Эдик сделал жест, рассмешивший меня: хищным движением руки сгреб перед собой воздух, как бы сцапал его, и сунул в боковой карман пиджака.

Словом, когда мы дошли до улицы Герцена, Эдик успел убедить меня: все со мной будет в порядке и никто ничего про меня не узнает. И я ему поверила, потому что дар убеждения у него был изрядный, а сам он, и внешностью, и манерами, очень располагал к доверию. И мы договорились, что завтра я передам ему тетрадь со своими записями…

* * *

Кто-нибудь может подумать, что я тогда жила, как разведчик в тылу врага: все мысли только о Задании (или, в данном случае, моей мести). Ни шага в сторону, «облико морале», вербовка, поиски связника и прочее. Нет, конечно, я напрягалась по поводу работы и леденела от ужаса и ненависти, когда своего директора вспоминала, но… В остальном-то я вела жизнь нормальной двадцатидвухлетней девушки. И подруги у меня были – и та же Ритка, и Надька, и школьные. Я, правда, других девчонок и теток из универмага избегала, и если случались сабантуи, от которых никак не отбояриться, вроде дня рождения, выпивала на них рюмку «Массандры» или «Кагора», чтоб не говорили, что я от коллектива отбиваюсь, – и сбегала. И плевать, что они там обо мне думают: может, что я – директорская подстилка и стукачка, или – слишком гордая.

Мы тогда увлекались сериалом «Долгая дорога в дюнах», и если я работала и мы вместе с мамой и бабулей посмотреть трагическую историю про Марту не могли, то они из солидарности со мной вечером телик не включали, и мы сообща с утра смотрели повтор.

Картошку я им помогла выкопать – участок у нас был на окраине нашего городка, и ничего на тех шести сотках не было, кроме туалета и картофельных грядок. А мешки с корнеплодами мы хранили в сарае, в подполе – который был вырыт неподалеку от дома, от нашей двухкомнатной малогабаритной квартиры с центральным отоплением и баллонным газом. Картошку же с участка в сарайчик перевозили (какая там машина!), приспособив под эту старую детскую коляску, в которой меня еще мама выгуливала.

Я тогда не особенно задумывалась, что мы жили очень бедно. Все так жили. Ну, или почти все. Кроме артистов, военных (начиная с полковника и выше) и разных партийных и советских деятелей. И другой номенклатуры – к примеру, директоров заводов или начальников отделов в министерствах, которые к разным распределителям были прикреплены, и им давали квартиры, а летом они отдыхали на госдачах или получали бесплатные путевки в санаторий. Но номенклатура была далеко и высоко, и пока в нее пробьешься, сорок раз поседеешь… А вот работники торговли… Они проживали совсем рядом и, так сказать, являли пример…

У нас в семью тоже торгаши затесались. Двоюродная мамина сестра. Мы не слишком с нею дружили – потому что была она, по выражению бабушки, мещанка. Или, как моя мама говорила, «хабалка». Но все равно – в доме у них на всяких семейных торжествах приходилось бывать. И, конечно, я замечала, что жили они не чета нам. Кооперативная квартира в Москве, на Юго-Западе, просторная. горка ломится от хрусталя и гэдээровских сервизов. В книжном шкафу, под ключом, самые дефицитные книжки, о которых ни я, ни мой Ванечка и мечтать не могли – а они их просто на виду держали, даже не читали. И холодильник импортный, финский, и телевизор цветной, и машина. А у дочки, она меня на три года старше, самые модные обновки и одних только фирменных джинсов три пары. А ведь оба, что она, что муж, дядя мой двоюродный, даже без высшего образования. Она простой продавец в универсаме, а дядя – повар в вагоне-ресторане.

Я тоже хотела красиво одеваться. И не донашивать за моей троюродной сестрой старую дубленку, которую мне мама ушивала. Не стоять в очереди на телефон семнадцать лет, а на квартиру – двенадцать (как мы с мамой и бабушкой). Не хотела за итальянскими сапогами давиться и получать жалкую краковскую колбасу в заказах. Потому и поступила в Плешку. Хоть мама с бабушкой были против: «Ты для торговли слишком честная». А я прошла без всякого блата. И – выучилась, даже красный диплом получила. Только…

Я, конечно, знала, что в советской торговле бывают злоупотребления: и обвешивают покупателей, и обсчитывают, и из-под полы торгуют. (А иначе с чего у торгашей такие богатства?!) Но я, даже когда в институте училась, была уверена, что это единичные случаи, которые разоблачают журнал «Крокодил» и народный контроль. А оказалось, воровство – везде и повсюду, и обсчет с обвесом – детские шалости по сравнению с теми аферами, что в нашем универмаге проворачивают. Химичат – каждый в меру своего положения и способностей, от рядовых продавцов до завсекциями, а уж верхушка лопает полными горстями…

Я потому и Ванечке стыдилась признаться, что в торговле работаю, придумывала всякие сказки про научный институт… А он, дурачок, верил… Наивный он все-таки был… И еще – любил меня, несмотря ни на что. И ни о чем не расспрашивал. Ни о чем, что случилось со мной летом. Хотя я видела: ревнует. Ревнует меня – к происшедшему, неизвестно какому, аж лицом темнеет. Но не лезет вызнавать. А я ему тем более теперь рассказать не могла, мне тогда пришлось бы перед ним все собственное вранье разоблачать – и про универмаг, и про то, как я теперь директора хочу завалить… Да вытерпит ли он?

А пока… Ванечкина любовь словно омывала меня… Очищала… Его поцелуи – которыми он покрывал меня, дай ему только волю, сверху донизу – будто возвышали меня, освобождали от коросты… От всякой скверны… Да что там говорить! Я просто – любила Ивана. Мне радостно было видеть, как он идет ко мне, сияющий: у нас свидание, и вот он увидел меня… Я любовалась его румяным лицом, когда он вдохновенно вещал что-то, пытаясь произвести впечатление на одну лишь меня… Я мысленно примеряла его на роль своего мужа, спрашивала себя: смогу я быть с ним вместе, в горе и радости, в бедности и богатстве? И отвечала себе: да, да, он – подходит, я готова разделить свою судьбу с его.

И он снова предлагал мне: давай поженимся! А я ему: закончи сперва институт, мой мальчик, иначе на что мы будем жить? Ты ж не хочешь ни от кого зависеть? Ты мечтаешь снимать квартиру – а как за нее платить? На что мы будем кушать? На твою стипендию не проживешь. Ты получи диплом сначала, свое инженерское распределение на сто двадцать рубликов плюс премии каждый квартал… Но думала я совсем о другом: поженимся после – потому что сперва я должна разобраться со своими делами и отомстить Солнцеву. Может, именно тогда я перед Ванечкой наконец престану чувствовать свою вину? Расскажу ему все и очищусь.

И только раз я с Ваней дала слабину – в тот вечер после свидания с Эдиком. Тот вечер… Назавтра я собиралась передать майору-оперативнику обе тетрадки с компрометирующими материалами на Николая Егорыча и его подельников – и свою, и Риткину. Мне хотелось, чтоб тот наш вечер с Ванечкой был особенным – потому я приняла его предложение отправиться куда-то в Текстильщики, на квартиру к его другу.

Мы-то в основном с ним гуляли. Театр – это десерт. Кино – еженедельное меню. Однажды были в ресторане… А большей частью прочесывали парки: Кусково, Ботанический сад, Измайловский парк… Бродили, сидели на лавочках… С развлечениями в столице было негусто, осень катила в глаза, куда было податься бедным влюбленным?