Книга Антикиллер-6. Справедливость точно не отмеришь - Данил Корецкий

– Позвольте! В обнаженной натуре нет ничего стыдного!.. – голос Абрикосова доносится издалека, из другой комнаты, он еле слышен.

Ничего стыдного. Даже наоборот. И она голая, и он.

А у него руки палача – сильные, холодные, безжалостные. Но ей не страшно, напротив: у нее даже пальцы ног сводит – так ей хочется, чтобы он вошел в нее, даже не вошел: ворвался, как дикий необузданный зверь. Сладкая дрожь сотрясает ее всю, от пальцев ног до сосков и кончика языка. Сильные хищные руки мнут ее, гнут, как хотят, он хищник, а она жертва, причем ей это нравится… Выгибает. Мнет. Закручивает в узел. Заполняет ее внутри, вырывается наружу, она восхищенно стонет:

– М-м-м! Волшебник! Просто волшебник! Я на все согласна!!

А на что можно еще соглашаться? Чего она ему еще не дала?!

Но слишком сильно он ее сжимает, схватив за щиколотки, она с трудом терпит боль. Он хочет услышать ее предсмертный отчаянный крик. На. Слушай.

И она кричит так, что слышно и в соседней комнате, и на улице, и на Магистральном проспекте, и в здании УВД, в кабинете Фила… Да что там – этот крик слышен, наверное, во всем Тиходонске!

* * *

Проснулась. Темно. Кажется, голая. Лежит под простыней (скользнула рукой по телу – точно голая). Простыня влажная, какая-то несвежая и мятая, будто ею кого-то душили. Она снова сунула руку вниз, на этот раз произвела углубленные исследования, понюхала пальцы и поняла: нет, девочка, ошибки здесь нет, ты не перетренировалась в фитнесс-зале, не перепила у Илоны, не перепарилась в сауне. Тебя имели жестко и долго, причем испытывала ты при этом совершенно неизвестные чувства… Точнее, известные, только усиленные в десять, а то и в сто раз!

Где рубашка? Где девчонки? И свет какой-то непривычный…

И вдруг поняла: она не дома.

И это не ее постель.

Осторожно скосила глаза вбок. Повернула голову (почему так гудит голова?).

Незнакомая обстановка. Высокие потолки, высокие окна. Огромная, просто бескрайняя кровать (как у Джека Лондона, кажется – «белое безмолвие»). Она не могла вспомнить, как сюда попала. Как вообще провела последние несколько часов. Пила кофе дома, потом звонила Илона с Ксюхой, поздравляли с победой на выставке и звали отмечать: нас уже ждут в гостях! Хорошие гости… Хоть убейся, не помнит. А вдруг их здесь целая банда и они все… Да еще записывали и выложат в интернет?..

Но мысли шевелились так вяло, как будто она еще спала.

Вспомнила недавний разговор – то ли во сне, то ли наяву!

– Попробуй ее, потом жалеть будешь…

– Нет, я пас. Я только посмотрю…

– Ты же ее рисовал – не насмотрелся, что ли?

– Она выделывалась, купальник не снимала. Ни в какую!

– Ты ей заплатил хоть?

– Нет, конечно! Намекнул, она обиделась…

Кто это с кем говорил? Или приснилось? Она приподнялась. И только сейчас заметила силуэт на дальнем краю кровати. Мужчина. Он сидел и курил. Что-то длинное, массивное. Сигара. Когда он затягивался, огонь освещал часть лица. Это был кто-то знакомый, но кто?

– Вы кто? – спросила она.

Он повернул голову.

– Антон.

Что-то мелькнуло в голове. Антон, Антон… И какой-то художник… И Китай… Эрмитаж… Чушь какая-то.

– Ты что, в отключке была? Ничего не помнишь?

Она молчала. Странный вопрос. Она не знает, как отвечают на такие вопросы.

– Так бывает… Когда первый раз, особенно. Зато и испытала ты такое, что никогда не испытывала… И перенесла хорошо. Девки, вон, заблевались все. Были случаи, и помирали…

– Тогда зачем?!

– Все в жизни надо попробовать. И риск, и смерть… в «Русскую рулетку» играла? Нет, конечно. А я играл. Один патрон в барабан заряжаешь, раскрутишь, приложишь к виску – щелк! Уф… Можно жить дальше, но узнал ты о жизни немного больше!

– Что за ерунда? Как я здесь оказалась? – Голос задрожал, прорвались истерические нотки. – Мне плохо!

Долгая затяжка. Шорох, скрип пружин. Он поднялся.

– Я включу свет?

– Нет! Не надо! – крикнула она. Но ее крики здесь ничего не значили.

Он сделал несколько шагов. Под потолком вспыхнула ослепительно яркая молния (нет, просто люстра). Она инстинктивно подтянула ноги, натянула простыню до горла. Но он сдернул ее, отбросил в сторону.

– Зачем тебе эта мастерская? Я буду платить тебе каждый месяц три тысячи евро. Куплю квартиру, машину, может, дом. Шмотки, понятное дело….

Антон постоял, разглядывая ее, погладил колени, сел рядом. Волевое лицо. Ухоженные длинные волосы. Но сейчас он уже не казался ей симпатичным.

– Мы хорошо развлеклись. Тебе все нравилось… Ведь так? Давай продолжать нашу дружбу!

Рука скользнула между сдвинутых икр.

– Убери руки!

– Тш-ш… Тише, тише… Зачем кричать? С тобой же по-хорошему… А бывает – набьют морду и выбросят на улицу, прямо голой, а шмотки следом… Знаешь, сколько таких случаев? – он говорит буднично, чувствуется – не с чужих слов, а сам это делал: и бил и выбрасывал голыми на улицу…

– Знаю. Наркотики, изнасилования… Сколько раз муж предупреждал, а я вот, дура, попалась!

И улыбка у него неприятная. Акулья какая-то.

– Расскажи мужу, детка. Все расскажи. Ему будет очень приятно… Как кусала меня за плечо. Как скакала на мне, пришпоривала… Как бурно кончила, как кричала. Он порадуется за тебя. Правда, правда…

Ее прошиб пот, как будто просто облило горячим маслом (знакомое чувство… ага, бурно кончила!). Это была правда. Она не помнила, но чувствовала, что это так.

– Сейчас у мужчин очень плохо с потенцией. Особенно у коммерсов. Работа-то нервная: и деньги отдавать приходится, и заглушить в любой момент могут… Слыхала, небось, сейчас водил люксовых тачек в расход выводят. А зачем, непонятно!

– Мне понятно.

– Да, Абрикос сказал, что у тебя муж мент. Гаишник, вроде?

Он уважительно сложил губы бантиком.

– Так если надо, ты скажи, я ему помогу по службе продвинуться. Я ведь в этом городе всех знаю. И меня все. И у всех я в уважухе. Так что я тебе хорошее дело предлагаю. Соглашайся. Давай завтра в Испанию полетим? У меня там домик, дружок самолет одолжит…

Антон благодушно развалился на кровати, непринужденно поигрывая той частью тела, которая совсем недавно находилась в Кате.

– Кстати, как фамилия мужа? Он в областной управе?

– Нет, в городе. Коренев Филипп Михайлович, – с трудом выговорила Катя.

Антон даже подскочил. Вытаращил глаза. Не улыбка акулья – оскал. Кошмар. Она с этим чудовищем трахалась. Давала ему. И так, и сяк. Кошмар, кошмар…