Книга Хищница - Джеймс Кэрол

Уинтер покачал головой:

– Ты был влюблен в нее, да? – Маккарти молчал. – Вот это да! Это она так тебя зацепила?

Маккарти покраснел и встал.

– Сядь, – приказала Мендоза.

Маккарти смотрел на них, они – на него. Уинтер успел досчитать про себя до тридцати трех, и Маккарти сел.

– Что-то я не совсем понимаю, Райан: ты разве не гей? – спросила Мендоза, дождавшись, пока он усядется.

Маккарти молчал, и Мендоза повернулась к Уинтеру:

– Как это может быть? Он бисексуал?

Уинтер адресовал свой ответ Маккарти:

– Здесь речь ведь идет не о сексе, а о власти, я прав, Райан? Ведь когда мужчины на коленях просят пощады, это отличное ощущение, правда? Ты, наверное, чувствовал себя богом. Ну а с Амелией у тебя была любовь, так? Только не было никакой любви. Ты верил, что она тебя любит, и она поддерживала в тебе эту веру. Вся власть была в ее руках, правильно? Ты же сам сказал, она вела в вашем танце. Тебе хочется верить, что все было наоборот, но это неправда. И знаешь что? Она ведь до сих пор все делает так, как хочет она. Подумай об этом. Ты тут сидишь, а она наслаждается жизнью. Вряд ли она вообще сейчас вспоминает о тебе. Вот как сильно она тебя любила, Райан. И если уж на то пошло, уважения у нее к тебе ровно столько же, сколько у тебя было к жертвам.

– Все, хватит, – сказал Маккарти.

– Да, ты прав, хватит. – И Уинтер опять отбил по столу барабанную дробь.

Он встал и пошел к двери. Через пару секунд после того, как он по ней постучал, дверь отперли снаружи. Потом она раскрылась настежь, и в проеме появился тот же охранник, что и привел их сюда. Мендоза вышла первой, но Уинтер решил еще на несколько мгновений задержаться.

– Последний вопрос, Райан. Где вы с Мэдди встречались в Нью-Йорке?

– У меня.

– Это неправда. Ты предлагал ей этот вариант, но она не согласилась. Не обижайся, но она гораздо умнее тебя и планирует все свои действия. Она не стала бы оставлять какие-то доказательства связи с тобой и не пошла бы к тебе, так как там ее могли бы увидеть соседи. Во-вторых, на твоей территории психологическое преимущество было бы у тебя: твой дом, твои правила. А это ее бы не устроило. Так что попробуй-ка еще раз ответить на этот вопрос, но теперь представь себе, насколько сильно я могу осложнить твою жизнь, если ты опять соврешь.

Сначала Уинтер подумал, что Маккарти ничего не скажет. Он выглядел абсолютно сломанным. Уинтер вдруг понял, какие у него были отношения с Амелией. Он по-своему любил ее, но она держала его на расстоянии, уделяла ему ровно столько внимания, сколько требовалось для поддержания его интереса, но не больше, потому что не хотела, чтобы он расслабился. Власть была в ее руках, она принимала все решения.

Если подумать, любовь создает много проблем. Нет никакой гарантии, что ты вызовешь ответное чувство, причем на том уровне, на котором тебе нужно. Маккарти пришлось это испытать на своем горьком опыте.

– Мы встречались в отеле.

– Каждый раз в одном и том же?

Он кивнул.

– Да, в «Гиперионе». Это в Нижнем Ист-Сайде.

51

Они вышли на улицу и какое-то время просто стояли, вдыхая свободу и греясь под лучами вечернего солнца. Уинтер достал сигарету и сделал глубокую затяжку, выдохнув клуб дыма. Как же он ненавидел тюрьмы. У него от них начиналась клаустрофобия. Отец провел там два десятилетия, и большую их часть – в ожидании смертной казни. Каждый день похож на предыдущий, и мир ограничивается стенами и решетками. Час за часом, день за днем, год за годом, и в конце этого туннеля – смертная казнь. Райан Маккарти сказал, что его стакан наполовину полон, но Уинтер в это не верил. Как это возможно в таком месте?

Он перевел взгляд на город, поднимающийся за рекой, как призрак из влажной дымки. Он вспомнил разговор с Маккарти и фотографию. Амелия оставила ее рядом с телом Юджина, чтобы он ее нашел. Значит, она хотела, чтобы они сразу же направились в тюрьму и побеседовали с Маккарти. И она знала Райана достаточно хорошо, чтобы предвидеть его реакции, предвидеть, что он выдаст им название отеля.

– Надо ехать в «Гиперион», – сказал он Мендозе.

– Зачем? Амелии же там не будет.

– Не будет, но она будет где-то поблизости наблюдать за нами. Она рассыпает для нас крошки, показывая, куда идти.

Уинтер докурил и затушил сигарету ботинком.

– Амелия – типичная психопатка из учебника. С одним-единственным исключением – у нее есть комплекс Макиавелли. Посмотри на то, как она работает. Она довела Маккарти до нужной кондиции, а потом отошла и стала наблюдать. С Нельсоном она наверняка проделала то же самое. Она не пряталась в кустах, когда были убиты Риды, она была на передовой, подначивая брата. Вот какая у нее тактика: она дергает за ниточки и заставляет кукол танцевать под свою дудочку.

– Нас она тоже заставляет танцевать под дудочку. Ты же это понимаешь?

– Она пытается заставить.

– Не только пытается, Уинтер. Вспомни свою первую встречу с ней. Она знала, кто ты, она выбрала место. Уже тогда она сама творила реальность. Подкинула газету, зная, что ты сорвешься в Хартвуд. Там она оставила фотографию с Райаном, потому что знала, что мы окажемся здесь. Вопрос ведь все тот же: при чем здесь ты?

Уинтер смотрел на город, словно надеясь найти в высотках из бетона и стали ответы на свои вопросы. Когда очередной кусочек пазла встал на свое место, он не смог сдержать улыбки.

– Это все месть. Которая стара как мир. Я причастен к аресту Райана Маккарти, и она мне мстит.

– Логично. Она столько в него вложила, он послушно выполнял ее желания, а потом его вдруг ловят. Конец Райану, конец ее игре. И ей срочно потребовалась новая игра.

Уинтер кивнул:

– Она сейчас разъярена, но воевать в открытую она не будет. Мы уже это знаем. Она в ярости, но она лишь вдохнула поглубже и спрятала свою ярость глубоко-глубоко. И так ей пришлось делать не один раз, прежде чем она снова не обрела способность ясно мыслить. А потом она придумала, как исправить все то, что ей кажется несправедливым. Маккарти – это теперь прошлое, на него уже никак не повлиять. Но зато она может влиять на будущее. И вот тут-то появляюсь я.

Уинтер замолчал и снова посмотрел на небоскребы. Отовсюду доносились звуки. Сзади – тюремный грохот и лязганье, отдаленный шум – из простирающегося перед ними города, крики птиц – сверху. Все было тихим, как будто туман создавал воздушную подушку, заглушающую звук. Лучше всего было слышно дыхание Мендозы, которая стояла в метре от Уинтера. С реки дул легкий ветер, принося с собой неприятный запах, источник которого сложно было распознать.

– Ясность, – наконец произнес Уинтер. – Вот что ей важно. Она не сдвинется с места, пока ясно не увидит картину предстоящего. Когда злость и разочарование уходят, что она видит?