Книга Лев Яшин. Легендарный вратарь - Александр Соскин

Довольно заметный игрок легендарной «команды лейтенантов», красавец мужчина Вячеслав Соловьев пришел в московское «Динамо», уже сделав тренерское имя – в 1961 году он добился с киевскими одноклубниками прежде невозможного: впервые вывел на чемпионский верх немосковский клуб. Однако в столице этот сильный замах завис в воздухе. В динамовской команде не без помощи нового тренера буйным цветом расцвели интриги, появились группировки, начались размолвки. Практически с тем же составом сильных игроков, что и при Пономареве, команда под началом Вячеслава Соловьева вытянула за два последующих сезона лишь 5-е и 8-е места.

Яшин и разреженными выступлениями (в чемпионате-66 сыграл всего 8 матчей) свой авторитет не поколебал, среди динамовских игроков был недосягаем в уважительном отношении, однако новые обстоятельства его влияние на команду ослабили. Не только в силу поощрявшихся и даже насаждавшихся интриг атмосфера в «Динамо» была далека от родственной, характеризовавшей вторую половину 50-х. Тогда основу команды составляли игроки примерно одного поколения, которое именовалось «дети войны», и схожего социального, чаще всего рабочего происхождения. Теперь же образовался большой возрастной и социальный разрыв.

К выходцам с окраин в футболе 60-х присоединились отпрыски из более обеспеченных семей, бравировавшие начисто отсутствовавшей интеллигентностью, развелось, как, впрочем, и во всем обществе, немало циников, высмеивавших все и вся, посматривавших свысока, с пренебрежением, на старшее футбольное поколение. Некоторые и к Яшину относились с долей иронии, между собой звали Слесарь, но по мере понимания, что его авторитет покоится не на фальшивой основе, по-моему, сами осеклись, сраженные абсолютной естественностью и доброжелательностью в общении. Кажется, это единственный случай, когда прозвище не привилось, не вышло за пределы узкого круга и в нем же самом сошло на нет.

И в житейских-то обстоятельствах старикам зачастую трудно найти общий язык с детьми и внуками, выросшими в иных условиях, получившими иные знания. Когда же динамовская компания стала очень уж разношерстной, футболистов, совсем не сходных по возрасту, образованию, моральным устоям, разделило и отношение к профессии. Искренность обнаружила плохую совместимость с цинизмом. Некоторые из способных игроков призыва 60-х позволяли себе манкировать своими обязанностями и запросто шли на сделки с совестью.

Неслучайно именно эти годы открыли простор для сговора спортивных противников и подделки результатов игр. «Динамо» не стало исключением, некоторые руководители клуба и тренерского штаба мало того, что закрывали на это глаза, но и сами порой манипулировали результатами – якобы в ведомственных интересах (это, однако, не касалось киевского «Динамо», которое готово было «поддержать» даже «Спартак» – лишь бы не московских одноклубников, почти откровенно демонстрируя свою «незалежность» и подвластность республике, но ни в коем случае не динамовскому центру).

Для новой генерации динамовцев, во всяком случае части ее, скажем, Валерия Маслова и Виктора Аничкина, Яшин, оставаясь персоной, безусловно, чтимой за реальные заслуги, да и за недоступное для них, завидно серьезное, профессиональное служение футболу, не был уже, однако, своим в доску. Они водили другие компании, не знали меры в гульбе. Договорные игры тщательным образом маскировались от Яшина, чтоб, не дай бог, не легла тень на заслуженного человека, да и чтоб не досталось на орехи им самим, потому что гневное отношение Яшина к нечестному футболу они прекрасно знали.

Контакт Яшина с молодым пополнением складывался сложно. Лев Иванович, как теперь все звали его в команде, находил, например, большее понимание в лице Эдуарда Мудрика и Георгия Рябова – последний был даже удостоен яшинского соседства в гостиничных номерах на сборах и выездах, переросшего в крепкую дружбу (вплоть до того, что приютил Жору Рябова с маленьким ребенком у себя на даче).

И все же Яшин именно в эти годы начал ощущать некую тупиковость в отношениях с молодыми игроками, особенно, конечно, новоявленными любителями поглощать шампанское бутылками, признавался, что подход к ним найти становилось все труднее. Да и не любил он увещеваний, опасался пережать. Продолжал находить нестандартные слова, еще как-то трогавшие спортивные струны их нестойких душ, но скорее воздействовал невольно, даже заражал своим отношением к делу. Неподдающиеся, видя непоказную и неугасающую выкладку Яшина на тренировках, преображались в своем просыпавшемся рвении – футбол-то как-никак любили.

Однако даже воцарение Константина Ивановича Бескова, заступившего на тренерский пост взамен Соловьева в 1967 году, при достигнутом переломе в игре, да и спортивных достижениях, кардинально не преобразило «Динамо», мало того – возвернуло прерванную в 50-х моральную ломкость команды, познанную и, вероятно, впитанную Бесковым-игроком. Для Яшина же заново открыло старую динамовскую болезнь – драму бездарных концовок первенства, неумение доводить до окончательной победы вполне соответствующую ей игру Бесков-то все это не раз пережил, он считал, а, может быть, лишь самого себя успокаивал тем, что качественная игра важнее результата, поэтому внешне спокойно относился к финишным срывам 1967 и 1970 годов, когда были упущены верные шансы сотворить «дубль» – к выигранному Кубку добавить золотые медали. Яшин же от этого «серебра» рвал и метал.

После второй переигровки 1970 года за чемпионский титул с ЦСКА в Ташкенте (первая – 1:1), когда динамовцы впервые за 16 сезонов (с 1954 года!), ведя два мяча, отдали матч (3:4), на ветеране, казалось, все повидавшем, лица не было. Телевидение то и дело показывало крупным планом Яшина, не сумевшего выйти на поле из-за травмы. Вся страна видела, как до боли знакомый человек на непривычном месте – скамейке запасных и в непривычном «обмундировании» – элегантном сером реглане предвкушал долгожданное счастье победы родного клуба, радостно, но, увы, преждевременно потирал руки, как с каждым голом армейцев мрачнел, готовый расплакаться от обиды, как понуро, согнувшись под непереносимой тяжестью угодившего в самое сердце удара, медленными шагами покидал бушевавший стадион. Он сказал мне, вернувшись из Ташкента, что так тяжело не переносил никакие собственные вратарские ошибки, решавшие судьбу матчей. В отчаянии махнул рукой: «Пора уходить, и на тебе – подарочек напоследок».

Чрезвычайно обидно было оба раза отдавать «золото» вполне сложившихся сезонов, когда Бесков сумел поставить команде вполне приличную, более или менее зрелищную игру, в которой были пригнаны одно к другому все звенья и в каждом из них выделялись заметные фигуры тех памятных чемпионатов – Виктор Аничкин и Валерий Зыков в защите, Валерий Маслов и Геннадий Гусаров в полузащите, Игорь Численко, Владимир Козлов, Геннадий Еврюжихин в нападении. Ну и, само собой, Лев Яшин.

Как и легендарный вратарь, Константин Бесков ненавидел бесчестный футбол и подтасовки, но был, очевидно, бессилен предотвращать их. В финальном крахе 1970 года тоже обвинил некоторых игроков, якобы продавших игру матерым картежникам, крупно поставившим на ЦСКА в подпольном тотализаторе и хорошо «отстегнувшим» за услуги. Своей версией поделился с Яшиным. Валерий Маслов, который, понятно, давно и начисто это предположение отверг, считает, что тем самым вызвал у Льва Ивановича явное к себе охлаждение. Но незадолго до кончины тот передал через общего знакомого, чтобы Валерий ему позвонил. Раскаялся в необоснованности своих подозрений или простил – кто теперь скажет?