Книга Верность - Леонид Гришин

Я подхватил эти деньги, посчитал. Здесь хватит на две бутылки, ещё и на пиво. Я половину спрятал в карман, а половину зажал в кулаке и побежал в «Голубой Дунай».

И тут что-то такое со мной случилось… До этого меня трясло прямо – так пива хотелось, хотя бы глоточек маленький. А тут – раз! И деньги в руках, а выпить не хочется. Думаю, перенапряжение после того, что пережил. Я зашёл, попросил маленькую чекушку и кружку пива. Думаю: «Вылью я эту чекушку в пиво, такой кайф будет».

Я взял, а меня аж мутит. И до того сильно! И это меня, который за бутылку водки чуть человека не убил. А тут вообще не хочется.

Думаю, ладно. Я уж отдельно тогда. Взял стакан, открыл водку. Ну, прямо не хочется – и всё! Нужно быстрее, чтобы никто не появился, а то ведь выпросят. Подношу ко рту, а у меня сама рука назад, рот не открывается. Один запах, а меня уже тошнит.

Тут как раз зашли тунеядцы. Увидели, что передо мной и пиво стоит, и бутылка. А мне этой водки не жалко. Раньше чёрта с два дал бы. А тут говорю:

– Берите, пейте за моё здоровье.

А сам ушёл. Думаю: «Наверное, заболел».

Пошёл я домой. Думаю: ну всё, заболел. Помню, в прошлом году, когда Митька вот так же заболел, мы, шаткомовцы, сбросились и купили ему целую бутылку водки. Пришли к нему, стали его угощать. А он отказывается – не хочу, мол, и всё. Мы и так, и сяк. Самим, конечно, жалко отдать целую. А он не стал пить, отказался. Мы выпили за его здоровье, а он через пять дней умер. Может, и у меня такая же болезнь? Если я отказался совсем от водки? Поверить не могу, как я так оставил и водку, и пиво… Ладно. Пойду домой. Хотя какой дом? В сарае жил у подруги матери. Там ни вещей, ничего. Так – топчан да лохмотья валялись. Пришёл, лёг и думаю: ну всё, пять дней осталось. Лёг и уснул.

Не знаю, сколько проспал. А проснулся, представляешь – выпить не хочется, а вот есть ужас как захотелось. Сказать по правде, чувство голода я уж и не помню, когда испытывал. Когда ещё играл в футбол, помню, вот тогда побегаешь на тренировке, и после есть хотелось зверски. А потом, когда начал выпивать, я перестал чувствовать голод. Только чувствовал, что хотелось выпить. Прямо с утра просыпаешься, и хочется выпить. А там потом становится хорошо, ты обо всём забываешь. А тут проснулся, так вдруг есть захотелось! Думаю, ну всё, это, наверное, у меня перед смертью так. У меня-то деньги в кармане остались, думаю, дай-ка куплю что-нибудь себе покушать. Пошёл, купил колбасы, хлеба. Ты знаешь, я с таким аппетитом съел колбасу и хлеб, а выпить совершенно не хотелось. Пришёл, полежал, думаю: а чем бы заняться? У нас как, у шаткомовцев, было: у нас главным занятием было бутылки собирать. Собирали в основном на стадионе. А я когда ходил в магазин, видел афишу, что завтра футбол. Обычно перед матчем на стадионе убирают, так что шаткомовцы приходили и помогали. За это им разрешали бутылки брать. Я лежу, думаю: пойти, что ли, на стадион, бутылки пособирать? Ну, меня, правда, пускали чаще, чем остальных тунеядцев. Помнили меня, когда я ещё играл, когда был лучшим… Некоторые болельщики ещё помнили мои удары. Директор стадиона тоже помнил меня. Он частенько мне разрешал после самого матча пройти собрать бутылки. Так не хотелось мне проходить через парк, где был этот «Голубой Дунай», опять с этим шаткомовцами встречаться – не тянет меня.

Я пошёл к стадиону, а там, у стадиона, народ. Я мало кого знаю в городе, но директора знаю. Я подошёл к нему, говорю:

– Слушай, можно бутылки пособирать?

– Да, иди, – говорит.

Что-то сказал сторожу, и меня пропустили.

Пришёл на стадион, бутылки обычно лежат либо под лавочками, либо возле забора, куда их болельщики кидают. Я собрал несколько… Раньше было так: собираешь и считаешь, сколько копеек примерно получишь, сколько можно будет купить потом себе спиртного. А здесь вообще никакого интереса нет. Собрал, посмотрел на поле. Завтра игра, а разметка смазана. Я знал, где лежат инструменты, мел. А что? Делать нечего, дай-ка я разметочку поправлю. Я взял тележку и начал подправлять разметку. Я ни на кого не обращаю внимания, подправил у одной штрафной площадки, боковую, пошёл к другим воротам. Заодно смотрел, где бумажки подобрать, кое-где трава уже подросла. Я не обращал ни на что внимания, поправлял себе разметочку в центре круга. А в это время за мной наблюдал директор стадиона, смотрит на меня:

– Ты, Андрюха, что делаешь?

– Да вот, смотрю, что завтра футбол, а разметка стёртая.

– Но я же тебя не просил.

– Да знаешь, не надо просить, я бутылки собирал, решил заодно и разметку подправить.

Он махнул рукой, мол, занимайся дальше. А мне как-то эта работа и в радость была. Я пошёл, разметку сделал, взял грабли, косу и стал подкашивать траву.

Короче, прилепился я сюда, к стадиону. Скамеечки начал ремонтировать. Директор дал мне ключи от кладовки, разрешил пользоваться лежащими там инструментами. Там было довольно большое помещение. Оно даже лучше было, чем сарай. Я у него спросил разрешения там ночевать. Он посмотрел на меня, вспомнил, наверное, какой я был игрок в прошлом:

– Чёрт с тобой, живи.

К тому же там душевые есть, я с его разрешения и душ принимал после работы. У меня деньги остались ещё с тех пор, как мне мужчина тот дал, ещё я бутылки собирал и сдавал. У меня набралась таким образом по тем временам неплохая сумма. Я купил себе нормальные брюки, рубашку, стал бриться, стал приводить себя в порядок. Отсчитал я пять дней, а мне наоборот – не помирать, а жить хочется. И бодрость у меня откуда-то появилась, и даже в ногах какая-то сила. Посмотрел на руки, а они у меня трястись перестали. И голова вроде бы свежая. Не пойму, что со мной случилось. Мои шаткомовцы иногда мне встречались, всё говорили:

– Ты что, Андрюха, совсем, что ли, пива с нами не выпьешь?

А у меня от одного воспоминания ком в горле вставал, а тут ещё они мне предлагают. И общаться с ними после этого не хочется.

Так я и проводил все дни на стадионе: где что починю, где подкрашу, где скошу. Естественно, на тренировки смотрел. Мне там один мальчик очень понравился. На меня был похож, и удар у него похожий был. Я как-то спросил, как его звать.

– Вася, – говорит.

– Вася, а ты меня помнишь?

– Да, дядя Андрей, говорили мне, что вы когда-то лучшим были. Так в девяточку попадали, как никто другой.

– А хочешь, я тебя научу?

– Правда?

– Правда, давай научу.

Мальчишка с удовольствием согласился. Я сделал небольшую рамочку вроде форточки. Я тебе говорил, что Стрельцов попадал в форточку… Так вот я эту рамочку вешал на ворота и показывал ему, как попасть в неё. Смышлёный мальчишка попался. Удар он освоил быстро. Конечно, у меня уже не тот удар был, не та прицельность. Но теорию я ему объяснил, и он её усвоил. Он стал бить в девятку так же, как и я когда-то. Потом я эту рамочку перевешивал и в центр, и на штангу, чтобы не только в девятку. У него и это получалось.