Книга Золото Югры - Владимир Дегтярев

На третий бросок кошка зацепилась за нечто подвижное и гнущееся. Никола Сужин взглядом нашел капитана и закричал по-русски, что ему требуется помощь.

Русское слово «помощь» Ричардсон помнил хорошо. Рыкнул своим матросам. Несколько человек стали вместе с Николой тянуть кошку вверх. На поверхности воды показалась обычная веревка, прявязанная в воде за что-то тяжелое.

Никола достал свой нож, сунул в рот и начал спускаться к воде вниз головой. Добравшись до кошки, ножом резанул вынутую из воды веревку. Шхуна немедленно взбрыкнула, как лошадь от кнутобоя, корпус затрещал, дернулся. Капитан Ричардсон стукнулся затылком о рею. Нос корабля опустился на подобающее место, и течение потащило шхуну обратно, на север.

– Якорь! Якорь! – заорал капитан Ричардсон матросам.

Через перила носового ограждения тяжело перевалился на палубу улыбающийся во весь рот Никола Сужин.

– Молодец! – сказал русское слово Ричардсон и сунул Николе в левую руку шестипенсовик. В правой руке Никола до сих пор держал нож – и за такую награду очень желал прирезать английского капитана.

Бросили кормовой якорь. Из трюма испуганно орали, что вода через носовые пробоины бьет фонтаном. На носу шхуны десять матросов пытались завести под днище тяжелую ткань – пластырь. Ткань, немедленно замокрев, тянула матросов упасть в воду. Боцман увидел злое, улыбчивое лицо Николы Сужина и залепил ему кулаком в лоб.

– Давай! Давай! – заорал на него боцман. Пришлось уцепиться за канаты пластыря и вместе со всеми «давать».

Наконец натянули пластырь на пробоины. Ткань плотно обхватила корпус шхуны там, где начинался киль. Тот мешал пластырю совершенно тесно припасть к наружной обшивке судна, но вода почти перестала заливать трюм.

Из трюма орали, что надо качать воду!

– Давай, давай! – крикнул боцман Николе и подопнул его своим тяжелым сапогом к люку. – Давай!

Нырнув в темный трюм, Никола Сужин сразу очутился в ледяной воде. Его толкнули к помпе. Никола ухватился за рукоятку помпы, начал дергать ее вверх-вниз и нечаянно для себя подумал, что он еще англам «даст»!

Возле двух пробоин копошился корабельный плотник. Он натолкал кучу пакли и тряпок в две дыры и теперь вбивал гвозди в доски, уложенные на паклю.

Вода перестала бить родником, но все равно потихоньку вливалась в трюм. Никола с тоской подумал, что теперь ему придется жить и ночевать у этой помпы…

Со второй шхуны спустили шлюпку, привязанную за канат. В ней восемь матросов сидели на веслах, один на руле, а боцман второй шхуны стоял на носу с мерным шестом. Когда доплыли до злого места, где стоял ушкуйный перемет, боцман долго тыкал шестом в разные стороны, искал под водой опасные препятствия. Потом откинул шест в сторону и скрестил над головой руки.

Препятствий не нашлось. Однако по команде капитана Ричардсона вторая шхуна совершила боевой доворот на правом галсе, и три пушки, поставленные наклонно, стали бросать ядра в злосчастное место. На поверхность воды тут же вылетели обломки деревьев, сучки и, главное, два бревна с заостренными торцами.

* * *

Двое вогулов, гнавшие усталые собачьи упряжки по тундровому, еще мокрому и скользкому насту из оживающих растений, услышали от реки бухающие удары. Таких звуков на реке весной не бывает. После того, как лед сойдет. Лед не сошел?

Вогулы подвернули упряжки в сторону реки. Не доехав до берега шагов двадцать, воткнули шесты, притормозили собак, а сами кинулись на край высокого крутояра. Отсюда, с высоты, они со страхом смотрели, как ворочаются посреди реки две большие-большие лодки с двумя голыми деревьями посередине. На деревьях было развешано много материи. Про то, что болтающиеся паруса – материя, вогулы знали.

Одна лодка бухала так, как будто в тайге ломались столетние деревья. Вогулы даже заметили, что бухает не сама большая лодка, а дымные, непонятные предметы, величиной с нарты.

Вогулы переглянулись, повернулись и побежали к своим упряжкам. И так отчаянно били собак палками, что и собаки испугались. Испугались и понеслись в ту сторону, где очень скоро, через три дня езды, тундра кончалась и начиналась тайга.

Хан Изота должен быстро узнать, что по реке в сторону его ханства идут страшные большие лодки с белыми людьми.

* * *

– Мы опережаем англов на два дня! – весело сообщил Хлыст, присаживаясь на палубу возле мачты, рядом с Макаром. Старинов хмуро посмотрел на Хлыста, потом снова начал листать старинные лоции. Он искал в них упоминание о Шеркалы – и не находил. И язык названия непонятный. А на карте стоит точка, указующая, что на правом берегу Оби есть Шеркалы! Может, это – предупреждение?

– На два дня опережаем! – повторил Хлыст. – Отметить бы надо!

– Самогона осталось на один день хорошей гулянки, – ответил Макар.

Хлыст разочарованно выдохнул.

– Не сидел бы тут, не мечтал о ганзейских трактирах, а пошел бы к людям.

– Зачем? – спросил Хлыст. – Люди заняты, корабль ведут. Двое спят. Я выпить хочу. Все при деле.

– Давай, командуй пристать к берегу.

– Что, уже – Шеркалы? Или свежей рыбы захотел?

– К левому берегу командуй встать! Отобедаем чем Бог послал и станем людей учить стрелять. А до этого – надо ружья и пистолеты вычистить, смазать, нарубить пуль… Командуй – к берегу!

С оружием – шведскими тяжелыми фузеями – возились до вечера. Три ружья из двадцати пришлось выбросить в реку, замки заедало напрочь. Когда первый раз зарядили годные ружья и по команде Хлыста нажали на курки, два ружья стрельнули так, что оба стрелка отлетели с линии шагов на пять. Еще двое чуть не загубили друг друга. Видно, порох им попался сыроватый или мало засыпали затравки на замковую полку, только после того, как спустили курки – ружья молчали. Эти олухи, головорезы из-под Ладоги, повернулись стволами ружей друг к другу! А ружья подождали чутка и потом бахнули. Одному ладогжанину, Вене Скукину, чужое ружье пробило карман немецкого мундира.

Вот где все отвели душу. Хлыст даже пытался поминать арабского Бога, но имени его не знал, ругательство не состоялось. А потому развели пять больших костров – и до утра, до полного дрожания рук заряжали и палили, заряжали и палили.

Хлыст забрал себе два пистолета, да Макар взял два. Один пистоль велели пристреливать Молодшему Ерошке – тот по малым своим годам не мог удержать фузею дольше, чем досчитает до десяти. Из пистолей, конечно, стрелять легче, но заряжать их, держа на весу, – одно неудобство.

Утром, с восходом солнца, сошли с берега на бриг, измученные, злые, голодные. Но надо плыть, куда денешься. Поплыли, на ходу жуя дробленые морские сухари рижской еще сушки. Поганые, надобно сказать, у рижан сухари. Горькие и бессолые.

Вечером Молодший Ерошка, сидевший со своим пистолем на верхней рее, заорал:

– Вижу дома! На правом береге вижу дома!