Книга Загадочная экспедиция. Что искали немцы в Антарктиде? - Андрей Васильченко

Однако эпилог пьесы наступил на следующее утро. Актеры вместе с бедной пастушкой закончили праздновать свой успех далеко за полночь, а потому проспали завтрак. Чтобы извлечь их из кают хотя бы к обеду, около 11 часов восторженные поклонники их таланта начали интересоваться самочувствием исполнителей главных ролей. Перед дверями Пройшоффа стали раздаваться бурные овации, которые доносились даже до меня, стоявшего на средней палубе.

Однако великий мим продолжал спать. Народ, желавший видеть героя, стал выказывать недоумение. Мим же в ответ запер дверь. Народ стал негодовать. Мим же поставил напротив двери сапоги, о чем можно было судить по раздавшимся звукам. Народ безмолвствовал, размышляя над его поведением. Было решено окатить его водой. Внезапно наступившая тишина показалась миму зловещей. Он повернул ключ в замке. Народ стал осторожно приближаться. Мим открыл дверь… Но вода расплескалась. Все произошло слишком быстро. Человек с орудием мщения был слишком взволнован.

Возникает новая идея. Народ берет 30-метровый канат, который натягивается при помощи гвоздей у двери каюты. При этом сохраняется спокойствие. Мима за дверью вновь обуяло любопытство. Продолжительная тишина его провоцирует. Между тем решено поставить над дверью миску, наполненную водой. Возмущенный поведением публики, но ничего не подозревающий мим решается на акт насилия. Он надевает корону и берет в руки деревянный меч. Дверь он открывает не медленно, а одним мощным рывком. «Ага! Предатель!» — кричит он, размахивая мечом, предполагая своим неистовством ошарашить публику. Ага! Наклоняется миска с водой!.. Опс… «Ага! Пре…» Король пойман! Мы поймали короля Салерно! В промокшей полосатой пижаме, обвисшей короне и с мечом в руках он являет печальное зрелище. На его лице выражено неописуемое страдание. Народ же завывает от восторга. Миска с водой попала точно в цель.

Подобного рода розыгрыши и «представления» необходимы для разрядки обстановки. А между тем мы продолжаем стоять на месте, раскачиваемые волнами из стороны в сторону. Но ученость одерживает победу над рискованным раскачиванием самолетов.

«А если бы Майр или Ширмахер вынужденно сажали «птичек» на лед, полагаю, повреждения были бы куда больше!»

В итоге принято решение продолжать ждать. Наше долготерпение было вознаграждено. Уже днем ветер стал ослабевать, а потому мы можем без проблем провести на 44° южной широты нашу одиннадцатую станцию.

Это произошло 28 февраля. А 1 марта мы можем сразу же приступить к следующей «станции», которая расположена на 41° южной широты. С работой мы успеваем справиться. После этого — полный ход! Курс берется прямо на север. 2 марта на 39° южной широты мы совершаем последнюю «станционную остановку». Как только «неистовая Паула» извлекает из воды последний термометр, Барклей тут же забрасывает сети. Все хотят увидеть последний улов. И как раз в этот момент запутывается трос. Барклей ругается на чем свет стоит. «Как тут не нервничать, если наверху стоит руководитель экспедиции, постоянно поглядывая на часы!»

После того, как последняя рыбина извлечена из моря, собственно, и начинается наш путь домой! Улиг дает трехкратный гудок.

— Ту… Ту… Ту!

С другой стороны, для ученых этот гудок означает сигнал, что надо ускоренно завершать написание статей, которые будут почтой направлены из Кейптауна в Берлин. Теперь до самого Кейптауна их никто не решается отвлекать. Мне бы очень хотелось рассказать об этой работе, но в этом месте книги я всего лишь отмечу, что нами были реквизированы все имевшиеся на корабле пишущие машинки.

До поздней ночи из научных кают доносится их треск и стрекот. При этом лишь единицы могут печатать двумя пальцами, большинство же стучит по клавишам одним. В итоге приведение статьи в чистовой вид превращается в затруднительную задачу.

Интеллектуальной деятельностью заняты не только ученые и руководство экспедиции, но также инженеры, участники полетов, корабельные офицеры, операторы радиостанции, которые записывают данные. У нас на корабле имеется значительное количество новых инструментов, нам надлежит их испытать. Очень важно проверить методику их работы и пределы мощности на практике.

Ночи становятся заметно короче. Каждый день часы переставляются приблизительно на 30 минут. Кроме этого мы двигаемся в восточном направлении, то есть навстречу солнцу. Однако императорскому пингвину не удается перевести свои внутренние часы. Барклей не знает, чтобы еще предпринять. Птица совершенно отказывается принимать пищу. Блудау является врачом для людей, а потому кишечник и душа пингвина для него тайна за семью печатями. В данной ситуации приходится рассчитывать только на Барклея. Конечно, недостаток еды вызвал у пингвина болезнь. Сельдь, рольмопсы и все, что хоть сколько-нибудь походило на рыбу, было уже давно скормлено птицам. Сало тюленей весьма неплохо проскальзывало в клюв, но почти не переваривалось в желудке пингвинов. Едва ли птицы могли быть сытыми от этого. Вчера на ужин давали фрикадельки и котлеты по-немецки. Барклей сразу же схватил несколько штук и попытался ими набить клюв своих пациентов. Пингвины настолько привыкли к Барклею, что готовы есть все, что он дает. Они съедают даже котлеты. Сам же он питался пустой кашей. Если кусок котлеты был слишком большой, то даже разжевывал его, чтобы тот мог пройти в клюв пингвина. Самих пингвинов это нисколько не стесняло.

Но, несмотря на всю эту материнскую заботу, дела у одного пингвина шли совсем плохо. Барклей решается на крайние меры — он решил поставить пингвину клизму. Ему казалось, что это было единственным средством, способным спасти животное. Однако этот метод был забракован нами, и мы настаиваем на промывании желудка. Мы заливаем воду в клюв через воронку. Однако и это не помогает. Вскоре пингвин умер.

Глава 14

КЕЙПТАУН

Сегодня ночью пришлось вновь перевести часы на 80 минут вперед. Поскольку я хочу встать в 5 часов утра, чтобы увидеть наш заход в Кейптаун, то ночь становится чудовищно короткой. Приходится раньше начинать вечер. Повсюду царит торжественное настроение. Стол для пинг-понга превращен в гигантскую гладильную доску, на которой бесчисленные брюки обретают острые как бритва стрелки.

Дзинь… дзинь! Это звонит будильник. Пять часов утра… О горе мне, горе! Когда я выхожу на палубу, то на ней, за исключением вахтенных и заспанного кока, никого нет.

И где же Кейптаун? Он еще не появился. Поначалу виден только туман и ничего другого. Солнце с трудом поднимается в небо по своему крутому маршруту. Оно восходит почти вертикально. Оно появляется буквально из ниоткуда! Внезапно становится тепло, а туман рассеивается. Что там виднеется в синих небесах? Повернувшись направо, я вижу горные вершины… Африка!

На протяжении нескольких месяцев мы видели только воду и лед. Безумное количество льда и бесконечно огромное количество воды! Если мы видели горы, то они опять же были покрыты льдом. И лишь крутые утесы были выметены сильными ветрами до самих скал. Но сейчас я вижу классические горы — с заросшими зелеными склонами. Как долго мы не видели ни одного дерева!

Вскоре солнце окончательно взошло. Я вынужден скинуть кожаную куртку, которую носил прохладной ночью. Она мне нравится из-за множества карманов. Различные фотографические принадлежности приходится нести в руках. Я иду в штурманскую рубку.