Книга Мобберы - Александр Рыжов

– Талисман!

– Он самый. Они боятся, что я его царю отдам. У меня с Николаем хоть и размолвки случаются, но я монархию ни на какую республику разменивать не желаю. И им не дам. Потому у них один выход: убрать меня с дороги. Для того и Дантес подряжён.

– Каковы подлецы! – Жуковский вскочил, забегал по кабинету. – Этого нельзя так оставить! И дуэли допустить нельзя! Я еду к Геккерену…

– Перестань! – произнёс Пушкин повелительно. – Если дуэль расстроится, они меня из-за угла зарежут. Раз решили, уже не остановишь. А так я, быть может, одного из них к праотцам отправлю – и то польза… Ты вот что обещай: если мне смертный жребий выпадет, перстень у меня в доме не оставляй. Не хватало ещё на Наташину голову лихо навести. Пусть он у тебя хранится. Только этих берегись…

В то же время в кабинете графа Строганова долговязый Жорж Дантес, пряча под кресло ноги в сапогах с кавалерийскими шпорами, просил хозяина отменить дуэль:

– Я не чувствую себя способным, ваше сиятельство… Таковое деяние требует известной смекалки, склонности к лицедейству, я же чересчур прямодушен.

– Прямодушен? Гых-гых! – сипло засмеялся граф. – Да эдакого пройдохи, как вы, днём с огнём не сыщешь! Нет уж, батенька, вы не отнекивайтесь. Напрасно, что ли, его светлость князь Долгоруков «Диплом рогоносца» сочинял, чтобы Пушкина раздраконить? Гых-гых! Тут, батенька, уже столько всего понаверчено, что вам-то самый пустячок остался: выйти к барьеру и курок нажать. А вы кочевряжитесь!

– А ну как он меня сам порешит? Опытности в дуэлях у меня немного, а он, говорят, с десяти шагов в туза попадает…

– Да что вы, батенька, как с луны свалились! Никто вашего убийства не допустит. Уже заказана вам нательная броня – её ни одна пуля не прошибёт. Ради этого и дуэль на две недели отложена. Не ведали разве?

– Броня бронёй, – зазвякал шпорами Дантес, – но сами бы вы в ней к барьеру не вышли…

– Стар я, батенька, к барьерам выходить, – отразил граф безыскусный удар. – Лета мои преклонны, а у вас и кровь горяча, и глаз меток. Кому, как не вам?

…Меловым январским днём Пушкин в сопровождении Данзаса ехал на дуэль. Всю дорогу Данзас глядел, не появится ли кто-нибудь, кто остановит их, схватит упряжку за узду и скажет: «Вертай назад!» Один раз, на Дворцовой набережной, когда подъезжали к Троицкому мосту, ему почудилось, будто мимо проехала в экипаже Наталья Николаевна. Данзас хотел выскочить из саней, кинуться к ней, рассказать обо всём, но Пушкин сидел подле него, недвижный и бессловесный, как вытесанный из туфа идол. Он ничего вокруг не замечал, однако Данзас явственно представил себе, как оживёт этот монолит, как озлится и накинется на него, Данзаса, если он позволит себе отступление от уговора. А уговор был таков: Натали о дуэли знать не должна. И никто не должен, кроме самих дуэлянтов и лиц, призванных им секундировать.

Снегу на Чёрной речке навалило по пояс. Пушкин утопал в нём, по-оленьи выдёргивал ноги, но это не гневило и не забавляло его. Он оставался безучастен к приготовлениям. Было чувство, будто он хочет поскорее разделаться с дуэлью, каким бы ни был её итог. Данзас и секундант Дантеса д'Аршиак вытаптывали поляну длиною в двадцать шагов и шириною в четыре с половиной четверти. Пушкин сел прямо на снег и смотрел на них.

Было около пяти часов вечера, небосклон покрывался коростой сумерек.

– Всё ли, наконец? – спросил Пушкин, теряя терпение.

– Мы управились. – Данзас бросил на поляну шинель, которая должна была служить барьером, и подошёл к другу. – Можно начинать.

Пушкин поднялся, отошёл к своему краю поляны. Данзас подал ему заряженный пистолет. Дантес, с глазами навыкате, стоял напротив. Пушкин, глядя на него, испытывал гадливость. А ведь свояк, женаты на родных сёстрах…

– Сходитесь! – крикнул Данзас и взмахнул треуголкой.

Пушкин скорыми шагами подошёл к барьеру и стал наводить пистолет. Он целил Дантесу в грудь, желая сразить наповал первым же выстрелом. В своей жизни он вызывал и был вызываем на дуэли двадцать восемь раз, но ни одна из них не шла в сравнение с нынешней. Перепалки с Хлюстиным, Лагрене, Соломирским, Потоцким, Соллогубом и ещё полутора десятками соперников завершились миром – до оружия так и не дошло. О дуэли с Кюхельбекером и вспоминать было совестно: он сам довёл Вильгельма до белого каления своей эпиграммой, а тот возьми и вызови его… Кюхельбекер выстрелил в сторону, а Пушкин совсем не стал стрелять – помирились. С подполковником Старовым в Кишенёве было серьёзнее: сделали по два выстрела, но все четыре – мимо. Промазал и прапорщик Зубов, под дулом которого Пушкин предстал в образе своего героя Сильвио – с фуражкой, полной черешни.

Всё это были случаи опасные, но никогда прежде Пушкиным не руководствовало желание убить стоявшего перед ним человека. Сегодня такое было впервые. Он целил в Дантеса и хотел попасть ему в сердце.

Дантес не дошёл до барьера всего лишь шага и выстрелил. Пушкин ощутил сильный толчок в бок, и сразу за этим обожгло брюшину. Он упал ничком на поляну, пистолет вывалился из руки и ушёл стволом в глубокий снег.

Подбежал Данзас:

– Куда вы ранены?

– Кажется, бедро… раздроблено, – ответил Пушкин по-французски и, увидев, что Дантес направляется к нему, закричал: – Назад! Я ещё в силах сделать выстрел.

Дантес остановился у барьера и прикрылся согнутой рукой. Пушкин вытащил свой пистолет. Дуло было забито снегом.

– Другой! – сказал он Данзасу. – Подайте другой!

Ему всунули в руку другой пистолет, Пушкин чуть приподнялся, опёрся на левый локоть и надавил на спуск. Дым заволок ему видимость, но он всё же разглядел, как навзничь падал на снег Дантес.

– Куда я попал вам? – спросил, удерживась от того, чтобы впасть в беспамятство.

– В грудь, – ответил Дантес поспешно.

Он лежал в десяти шагах от Пушкина, слышал его восклицание «Браво!» и думал о том, что кираса, благословенная кираса, купленная названым отцом бароном Геккереном у петербургского оружейника и надетая под сюртук, всё-таки спасла ему жизнь. Пушкинская пуля пробила правую руку ниже локтевого сустава и отскочила от стальной пластинки, вызвав лишь незначительный ушиб рёбер.

Подошёл д'Аршиак, захлопотал возле него. Мысли Дантеса перескочили на другое:

«Что сказать, если спросят, как спасся? Все видели, что пуля попала в грудь. Заподозрят… Тот же Данзас, почти однофамилец, вызовет драться на саблях, и тогда уже никакая кираса не поможет… Скажу, что пуля отскочила от пуговицы! Бывают же спасительные рикошеты… Правда, мундир у меня однобортный, пуговицы в том месте нет. Ну да кто теперь станет вызнавать…»

Он смотрел, как Пушкина укладывали в сани. Постановление ложи выполнено, Строганов должен быть доволен. Но второй раз от таких дел – избавьте! Ищите для душегубства других волонтёров…

Истекающего кровью Пушкина повезли домой на Мойку.