Книга Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век - Александр Эткинд

Массовые поставки американской техники и вооружений в ходе Второй мировой войны были главным проявлением советской политики Рузвельта, и Буллит постоянно возвращался к критике этих поставок. С началом войны СССР отчаянно нуждался в американской технике, а США с их европейскими союзниками тоже нуждались в том, чтобы германская армия держала колоссальные силы на Восточном фронте, чтобы она не захватила СССР и чтобы она не могла использовать огромные ресурсы северной Евразии. Интересы СССР и США совпали, и интуиция Рузвельта вела его к победе. Рузвельт придумал ленд-лиз, разговаривая с Буллитом и Ле Хэнд в августе 1940-го; по крайней мере, так рассказывал Буллит, считая это проявлением политического гения Рузвельта. Но, полагал Буллит, предоставляя помощь Сталину без условий и договоренностей, которые бы определили судьбу мира после войны, он совершил ту же ошибку, которую Вильсон совершил в Версале. Обе эти катастрофические ошибки определили возможность и даже неизбежность следовавших за ними войн.

Уже летом 1941 года, рассказывал Буллит, он убеждал Рузвельта в том, что помощь по ленд-лизу должна предоставляться только в обмен на публичные, письменные обязательства Сталина уважать восточные границы Европы, как они существовали в августе 1939-го, не препятствовать формированию Европейской конфедерации и не вмешиваться в дела Китая. Рузвельт отвечал на это, что Сталин подпишет такие обязательства, но нарушит их, когда сочтет это нужным, а потому обсуждать с ним эти условия бессмысленно. На это Буллит возражал, что Сталин не мог бы нарушить подписанные им обязательства до тех пор, пока его режим зависел от американской помощи. Например, объяснял Буллит в 1948-м, если бы идея Европейской конфедерации была согласована со Сталиным в 1941 году, 120 миллионов европейцев были бы избавлены от того, чтобы стать подданными Советской империи. Буллит признавал при этом, что яростная борьба Советской армии была стратегическим фактором, без которого победы 1945 года могло и не случиться. На это вероятное возражение у него имелся интересный ответ. Хорошая победа не обеспечивает хорошего мира, это две разные задачи; Версаль показал предыдущему поколению, как можно выиграть войну, но проиграть мир. Однако обе задачи являются ответственностью президента; по американской конституции, он является главнокомандующим вооруженными силами и отвечает за внешнюю политику. Это его обязанность обеспечить, чтобы «средства, которые употребляют военные для того, чтобы достичь победы над врагом, не исключили бы достижения мира после этой победы». Американские военные, рассказывал Буллит, во все время войны поддерживали безусловные поставки Советам, потому что они панически боялись сепаратного мира между Сталиным и Гитлером. Этот стратегический страх был основан на политическом невежестве, полагал Буллит. После того, как Гитлер начал войну против своего союзника, между ним и Сталиным не могло быть нового мира. В итоге Буллит обвинял Рузвельта в катастрофическом характере Ялтинских соглашений так же, как почти тридцатью годами ранее он обвинял Вильсона в катастрофическом характере Версальского мира. Версаль сделал неизбежной Вторую мировую войну; Ялта сделала неизбежной холодную войну. «Обязанность президента состояла и в том, чтобы обеспечить победу на войне, и в том, чтобы наша безопасность выиграла от этой победы. Мы должны были и победить Германию и Японию, и воспрепятствовать тому, чтобы Советский Союз мог угрожать нам после войны», – писал Буллит.

В 1947-м Буллит побывал в Китае в гостях у своего старого знакомого, Чан Кайши; в Китае разгоралась гражданская война, в которой приняли участие и американцы. В огромной статье, напечатанной в «Лайф» 13 октября, Буллит предупреждал читателей о скорой победе коммунизма советского образца в Китае. Америка может предотвратить эту победу, говорил он, и обойдется это недорого. Он давал детальные советы, как следует тратить американские деньги в Китае: увеличить среднюю зарплату, наказать взяточников, децентрализовать правительство, уменьшить социальное неравенство и наконец, нанять иностранцев, чтобы они собирали налоги и наблюдали за выборами. Трудно сказать, верны ли были его подсчеты в масштабе Китая. Мы знаем, однако, что американское правительство и в этот раз не последовало советам Буллита. Что произошло потом, мы тоже знаем: победа китайских коммунистов, бегство Чан Кайши на Тайвань, десятилетия террора в континентальном Китае.

Борьба между «русскими специалистами» и советскими попутчиками – между линией Буллита и линией Дэвиса – еще долго продолжалась в глубинах Госдепартамента. В 1960-м бывший госсекретарь и советник нескольких президентов Дин Ачесон писал об экспертах по СССР Кеннане и Боулене как об «опасных людях». Опасность состояла в том, что они распространяли вокруг себя «некоммуникабельные ощущения», которые должны принять за истину те, «кто не обладал той же силой оккультного знания». Боулен говорил ему о Советах: «Дин, ты слишком поздно занялся ими и ты никогда не сможешь их верно понять», но Ачесон смеялся над этой самоуверенностью «русского специалиста» [197]. Шла холодная война, и Советский Союз был в центре публичного интереса, но школа Буллита подвергалась чисткам с удивительной регулярностью. Получалось так, что американские специалисты по России с их «оккультным знанием» постоянно проигрывали более либеральным коллегам.

На рубеже 1950-х Буллит еще надеялся вернуться в большую политику. С Эйзенхауэром, которого он знал по личным встречам во время войны во Франции, его связывали отношения взаимного уважения. В мае 1955-го, ужиная с президентом в Белом доме, он настаивал на твердой политике в отношении СССР. «Еще немного умиротворения в мягкой форме, и вся Азия достанется коммунистам», писал он президенту 8 июня 1955-го, продолжая застольный разговор.

Буллит умер во Франции в 1967 году, увидев президентом своего давнего знакомого Джона Кеннеди и молча пережив его гибель, по поводу которой ему было что сказать. Одним из последних его ярких поступков стал выход из вашингтонского Совета по международным отношениям, который он мотивировал своим несогласием со слишком либеральными рекомендациями этого влиятельного органа. Другим решением было опубликовать, наконец, биографию Вильсона, когда-то написанную вместе с Фрейдом. Публикация вызвала шквал критики; рецензенты сомневались в авторстве Фрейда, обвиняя Буллита в подделке. Он приводил в порядок личные бумаги и вспоминал друзей своей блестящей молодости: красавицу-феминистку Инез Милхолланд, с которой он плавал на фордовском Корабле мира; чикагского журналиста Чарльза Суини; Джека Рида и – самое болезненное воспоминание – Луизу Брайант. В архиве осталось его стихотворение, несколько раз им переписанное [198]:

Они все ушли,

Инез, Чарли, Джек,

Луиза – храбрейшая из храбрых —

Безумная, волочaщая пыльный жакет

По парижским канавам.

Они все ушли.

Мы любили друг друга когда-то,

Любили жизнь и были уверены в ней

И в самих себе,

В том что мы победим.

Они все ушли.

Остался один я, а это ничто.

Кто будет помнить их через десять лет?

Не будет никого, кто вспомнит их.

Голос Инез Милхолланд,

Улыбку маленького Чарли Суини,