Книга П. Ш. - Дмитрий Хара

– Владимир, здравствуйте!

– Здравствуйте, Олег!

– Я вам оставлю на попечение мою хорошую знакомую?

– Конечно, Олег!

– Удивите ее чем-нибудь из вашей интернациональной кухни!

– Обязательно!

Через пять минут Олег и Кеша были в галерее. Аня тепло поприветствовала их. Она любила детей и умела с ними ладить. Ей не было и тридцати лет. Она всегда лучезарно улыбалась и умела внимательно слушать. Сколько ее знал Олег, она всегда жила творчеством и постоянно что-то придумывала. Кроме того, она была жутко гостеприимна и умела создать ощущение уюта. Вот и сейчас она предложила первым делом испить чайку, для которого были припасены и различные сладости. Кеша с удовольствием попил чаю.

Минут через десять в салон ввалился немного запыхавшийся и раскрасневшийся молодой человек с львиной шевелюрой, крепким телом и румяными щеками.

– О! Познакомьтесь, это Филипп, – отреагировала Анна, – наш художник!

Филипп пожал всем руки, обнял Анну и тут же начал общаться с Кешей. Было удивительно, как быстро они нашли общий язык. Филипп показывал ему разные кисти, краски, что-то объяснял.

– У Филиппа своих двое! – прокомментировала Анна.

– Классно! Респект! – одобрительно покачал головой Олег.

– А ты, Олежа, когда своих уже заведешь? – тихонько спросила Анна.

– Ну, до своих еще надо дожить! – искренне ответил он.

Он вдруг вспомнил, что эту фразу любил повторять его дед. На любые вопросы он отвечал: «До этого надо дожить!» Дожил дед до восьмидесяти лет, хотя незадолго до смерти у него обнаружили рак кишечника. Олег вдруг понял, какой силой обладала эта фраза. Она очень сильно отличалась от фразы «если доживу», как говорят некоторые. Во фразе деда была сила, потому что ключевым словом было слово «надо».

Олег очень любил деда. В детстве частенько приезжал к нему в деревню, где научился пасти скотину, косить сено, собирать грибы и ягоды и красиво ругаться матом. Последнее, к сожалению, не оценили в школе. Еще у деда было прекрасное чувство юмора. Он говорил абсолютно серьезным голосом простые вещи, от которых все окружающие хватались за животы…

– О чем задумался? У тебя все в порядке? – спросила вдруг Анна.

– Сейчас – да!

– Ну, тогда готовься к сеансу живописи!

– Ты что, серьезно? Я со школы не рисовал ничего. Я лошадь и собаку всегда рисовал одинаково, только у лошади гриву подрисовывал!

– А это не имеет никакого значения! Правда, Филипп?

– Это имеет очень большое значение! Потому что это очень хорошо! С чистого листа всегда проще начинать. Берите холст!

– Холст? Может, для начала бумажку, акварельку?

– Нет, Олег! У нас другая метода! – поспешила заметить Анна. – Она близка к тому, как учат плавать. Мы сразу в воду бросаем, но только метров за триста от берега, чтобы ты не только научился плыть, но еще и успел научиться получать от этого удовольствие, так что давай!

Олег заметил, что Кеша уже горделиво поставил свой холст на мольберт. Сам он на минутку замешкался. Он принципиально не ввязывался ни в какие творческие процессы, потому что зарекся, видя, какую трагичную жизнь прожил его отец-художник. Его мутило от одного только слова «художник». Пока Филипп выкладывал масляные краски на палитру, помещение наполнилось запахом, который вернул его в детские воспоминания. Почему-то сейчас они не были неприятными, а даже наоборот…. В дни, когда папа работал, в семье воцарялся мир, радость и надежда. Олегу нравилось смотреть, как невзрачные пятна на холсте постепенно превращались в пейзаж или портрет. Он видел, как отец смешивает краски, смешивал их сам, с удивлением обнаруживая, что если в желтую краску добавить чуть-чуть черной – получается зеленая. Когда папа заканчивал работу, он позволял Олегу делать с оставшимися красками все, что угодно, и Олег брал в руки мастихин (тонкую металлическую пластинку специальной формы с ручкой) и, снимая им краски с палитры, размазывал их на кусках картона, любуясь, как цвета проникали друг в друга, образовывали новые цвета и оттенки, а через несколько дней засыхали, навсегда оставив блестящий рельеф… Наверное, если бы отец больше писал, а не рассказывал о том, как труден путь художника, все сложилось бы по-другому. Жаль, что нельзя изменить прошлое…

– Филипп! А есть у вас мастихин?

– О! Да ты профессионал?! Я тоже люблю работать мастихином!

– Нет, я не профи. Отец был художником, поэтому кое-что помню.

– Да ты что, а как его фамилия?

– Ты наверняка не знаешь. Он… ни разу не выставлялся и мало писал. Вы лучше с Кешей занимайтесь, а я тут сам поэкспериментирую.

Олег до сих пор не любил разговоры об отце и всегда старался переводить тему на что-то другое. Как это печально, когда не можешь гордиться своим отцом, жизнь которого закончилась так бессмысленно, когда не на кого равняться, не с кем советоваться.

Кеша уже вовсю работал с Филиппом. Они переносили его лучший эскиз на холст. Филипп что-то по ходу объяснял, Кеша внимательно слушал, старательно водил кисточкой, с удовольствием смешивал краски и аккуратно наносил их на холст. Тем временем Олег выложил на свою палитру с десяток красок: с одной стороны теплые красные, оранжевые и желтые, с другой – холодные: голубые, синие, фиолетовые, между ними «белила цинковые», черный «шунгит» и «кость жженая». Зеленые краски Олег выдавил частично к теплым, частично к холодным. Так выкладывал краски отец, он это помнил.

Олег положил свой холст на маленький столик и стал мастихином класть на него краски – без всякой системы, стремясь лишь к тому, чтобы сочетались соседние цвета. Он бережно растягивал их по холсту мастихином. После каждого движения мастихин покрывался все новыми слоями краски, которые непроизвольно смешивалась между собой, и каждое последующее движение умножало в геометрической прогрессии количество цветных линий. Они становились все тоньше, уже смешиваясь в единую массу, и превратились бы в общую безликую серо-коричневую краску, но Олег вовремя остановился. У него получился силуэт какого-то города, и следующими движениями он начал подчеркивать силуэты башен, окон, арок… Ему нравилась эта игра с цветом, он почувствовал, как гармонизируется его внутреннее состояние вслед за движениями мастихина, создающего гармонию на холсте…

Кеша тоже был увлечен игрой красок. Он никогда до этого не рисовал масляной краской и поэтому был поражен их яркостью и плотностью. Филипп умело руководил процессом, и вот на картине уже проступило окно, через которое было видно ярко-голубое летнее небо. Окно было обрамлено оранжевым подоконником, а вокруг всего этого были светло-зеленые стены и очень много зелени, пальм, цветов – настоящие джунгли. В критические моменты Филипп немного помогал Кеше, иногда подправлял что-то, но исправлял так, чтобы работа оставалось Кешиной.

Закончили они почти одновременно. Олег еще ждал, пока Кеша придумает свою фирменную подпись и нанесет ее на картину. Олегу показалось, что губы Кеши изображают полуулыбку, но оказалось, что он просто высунул язык от старания с другой стороны рта.