Книга Надкушенное яблоко Гесперид - Анна Бялко

Сворачивая с шоссе на проселочную, посыпанную белым щебнем дорогу, ведущую к дачному поселку, Ирина поймала себя на том, что с удовольствием разглядывает мелькающие по сторонам сквозь ветки яблонь и кусты малины небольшие дачные домики. От тягостного утреннего настроя не осталось и следа, наоборот – настроение было бодрым и даже нетерпеливым. Как с прыжком в холодную воду, о котором, пока ты стоишь на берегу, страшно даже подумать, а когда уже прыгнул – так и вода оказывается не такой холодной, и вообще плавать здорово. Так и Ирине, оказавшейся, пусть даже против воли, в этой части мира, теперь хотелось поскорее добраться до забытой, но бывшей когда-то такой большой долей жизни, старой дачи.

На этой даче, можно сказать, прошло ее детство. По крайней мере, та его часть, которая приходилась на лето. Дача принадлежала родителям ее отца, и, когда она сама была маленькой, была единственной дачей на всю семью и вообще считалась по тем временам неслыханной роскошью. Да это и была настоящая роскошь – двухэтажный домик с верандой и летней кухонькой, окруженный здоровым, соток на десять, участком вокруг. И Ирину, тогда еще Ирочку, согласно устоявшимся в веках московским понятиям о том, что ребенка на лето надо обязательно увозить из города, неуклонно держали на этой даче каждый год с тридцать первого мая по тридцать первое августа под надзором чередующихся в карауле смены отпусков взрослых. И, понятно, размер участка волновал ее тогда меньше всего.

Потому что участок был для нее целым миром. Миром, делившимся на две части. Светлая, перед домом, была отведена под огород. Там расстилались грядки со скучным укропом, нежно-желтоватым прозрачным салатом и пушистой морковкой. К грядкам Ирочка относилась подозрительно – ее с самых ранних лет пытались приобщать там к труду посредством обучения прополке. Немного подальше было клубничное поле и теплица для огурцов с помидорами. Там было поинтереснее, но интерес вырастал только к середине лета – когда начинала поспевать клубника, а в теплице вытягивались пупырчатые столбики огурцов. Сорвать такой с кусачей плети, и тут же, прямо на месте с хрустом отправить в рот, невзирая на крики бабушки: «Опять немытое ешь!». Чудные взрослые, немытое же вкуснее!

Посередине участка возвышалась громадина дома. Светло-голубой, опоясанный прозрачной стеной застекленной террасой в белых рамах, он казался тогда целым дворцом. А она была в нем принцессой, и лет до пяти, кажется, совершенно искренне надеялась поймать под водосточной бочкой заколдованную жабу-принца. Немного смущало то, что придется жабу целовать – может быть, поэтому поиски велись не столь уж тщательно...

Но главное было дальше, за домом. Там росли сосны, затенявшие весь белый свет, но рубить которые почему-то было нельзя. Впрочем, Ирочка ни за что в жизни и не дала бы никому рубить свои сосны. Их было шесть. На двух из них, растущих близко друг к другу, каждое лето подвешивался гамак, а рядом в хорошую погоду выставлялись два раскладных кресла, обтянутых парусиной. Если погода портилась, кресла нужно было стремительно спасать. Это была всегдашняя ирочкина обязанность. Там же, с дальнего краю, куда не дотягивалась тень от сосновых крон, росли еще две антоновские яблони, каждый год к осени исправно покрывающиеся золотыми пахучими плодами. Яблоки собирались, складывались в корзины и ящики, перегонялись на сок, резались кольцами и сушились на всех свободных поверхностях, из оставшихся варились варенье и пастила. Весь дом пропитывал стойкий осенний аромат антоновских яблок, знаменуя собой начало конца дачной жизни.

А летом, пока зеленые кругляши яблок, торчащие из-под листьев, только намекали на будущее изобилие, под соснами, невзирая на тень, почему-то охотно росла земляника. В жаркое лето можно было за раз собрать почти стакан. И еще грибы. Прекрасные белые грибы. Ирочка каждое утро, как мороз-воевода, обходила свои владения пристальным дозором. Если боровиков находилось больше трех, день признавался грибным, и собиралась экспедиция в большой лес.

Там же, под соснами, они с подружками играли в прятки, а став постарше – рассказывали друг другу девичьи секреты. Дачная летняя жизнь была насыщенна и беззаботна.

Кончилась она, как и все прекрасное, практически в одночасье. Как-то зимой родители вдруг сообщили пятнадцатилетней, уже не Ирочке, а Ирке, что купили где-то участок и собираются строить свой дом. Так что следующее лето они проведут уже там. Бесполезно описывать не относящиеся к делу слезы и бунты упрямого подростка. Дом был построен, обжит, вошел в привычку и стал в конце концов дарить насыщенную и беззаботную летнюю жизнь уже ирининым детям.

А старая дача кончилась. Ирина, конечно, приезжала туда время от времени навестить бабушку, но это было уже все не то. Потом они и вовсе уехали в Америку. После бабушкиной смерти дом остался, никому толком не нужный. За все прошедшие годы он, естественно, сдался и одряхлел. На семейном совете решено было, что, если Ирина с семьей не захочет обживать его и осваивать заново, то участок нужно будет продать. Собственно, Ирина и ехала туда сейчас, чтобы осмотреться на месте и принять окончательное решение. Оно у нее, по большому счету, почти было. Заводиться с отдельной дачей ни ей, ни Сашке не хотелось, не так уж много времени они проводили за городом, а дети были счастливы на родительской. Но взять вот так, и продать свое детство... Это тяжело, и именно поэтому Ирина, как могла, оттягивала поездку на старую дачу.

Наконец впереди замаячили черные железные ворота, отгораживающие дачный поселок от остального мира. Ирина вспомнила, как, будучи маленькой, в ожидании приезда родителей на дачу в пятницу вечером, задолго выходила к этим воротам и висела-каталась на них, вглядываясь в конец прогона – не появится ли там долгожданная голубая машинка? Был такой еженедельный ритуал. Ворота были огромными, тяжеленными, они качались с таким важным скрипом... А, когда родители наконец подъезжали, Ирочка, торопясь и спотыкаясь, тянула вбок тяжелую створку, открывала проезд... По пятницам ворота были ее друзьями. Зато в воскресенье, когда она провожала родителей в город до тех же самых ворот, они становились злыми разлучниками. Она не хотела их открывать в воскресенье!

Господи, но какими же они стали маленькими! И какими-то... Нет, не жалкими, но... Маленькими, осевшими куда-то вниз. Ирина вышла из машины, распутала цепь, скрепляющую створки, развела ворота по сторонам. Проезд, открывшийся за ними, тоже поразил ее своей узостью. Она помнила его как главную улицу поселка. В их детской компании она называлась Белой Дорогой. «Встретимся через полчаса на Белой Дороге». Какая уж там дорога... И не белая совсем... Щебенка вся травой заросла...

Она доехала до своего участка, бросила машину на краю, толкнула калитку. Все было таким крошечным! Калитка, дорожки, сам участочек... Почему ей казалось, что дома от калитки бежать и бежать, тут и двадцати метров не будет. А грядки... Все позаросло, все. Только скелетик теплицы еще выдавался из зарослей каких-то незнакомой растительности. Да, и вон немного клубничных кустов сохранилось.

Ирина подошла к дому, поднялась на крылечко. Ключ от дома обычно лежал над дверью, на притолоке. У Ирины был с собой запасной, но она, не задумавшись, протянула руку привычным жестом, пошарила. Пальцы наткнулись на металлический холодок ключа.