Книга Дальний умысел - Том Шарп

Кошки никуда не делись. Две сидели на карнизе и смотрели, как Френсик подошел к парадному и позвонил. Стоя в ожидании, он оглянулся. Сад, пожалуй, стал еще больше напоминать сцену пасторали — излюбленного жанра доктора Лаут. И араукария выглядела еще неприступнее. Сколько раз смотрел он на нее из окна, когда доктор Лаут подчеркивала необходимость четкой нравственной установки во всяком произведении искусства. Френсик готов был с головой окунуться в воспоминания, но тут дверь приоткрылась, и мисс Христиан смерила его подозрительным взглядом.

— Если вы насчет телефона… — начала она, но Френсик покачал головой.

— Меня зовут… — Он помедлил, припоминая фамилию ее любимого ученика: — Бартлетт. Я был ее аспирантом в 1955 году.

— Она никого не принимает, — поджала губы мисс Христиан.

Френсик улыбнулся.

— Я хотел просто засвидетельствовать почтение. Я всегда считал ее влияние решающим для своей духовной жизни. Крайне плодотворным.

«Плодотворным» — это мисс Христиан понравилось. Парольное слово.

— В 1955-м?

— В том самом году, когда она опубликовала «Интуитивное чутье», — сказал Френсик, раскрывая гербарий на нужной странице.

— Да, да. Кажется, это было так давно, — сказала мисс Христиан и отворила дверь шире. Френсик вступил в темную прихожую: цветные стекла лестничных окон усугубляли благоговейное ощущение. Еще две кошки сидели в креслах.

— Как, вы сказали, ваша фамилия? — переспросила мисс Христиан.

— Бартлетт, — сказал Френсик (Бартлетт был отличником).

— Ах да, Бартлетт, — сказала мисс Христиан. — Пойду спрошу, примет ли она вас.

Она удалилась по обшарпанному ковру. Френсик стоял и скрипел зубами: кошачий запах мешался с застойным духом интеллектуального благочиния и нравственной озабоченности. Пожалуй, кошки пахнут лучше.

Снова притащилась мисс Христиан.

— Она примет вас, — сказала она. — Она сейчас редко принимает гостей, но вас примет. Как пройти, знаете.

Френсик кивнул. Он знал, как пройти. Потертая ковровая дорожка тянулась до самого кабинета; он отворил дверь.

Внутри был 1955 год. За двадцать лет ничего не изменилось. Доктор Сидни Лаут сидела в кресле у мерцающего камина с кипой листов на коленях; струила дымок сигарета, уткнувшаяся в пепельницу; на столике сбоку стояла недопитая чашка остывшего чаю. Она не подняла головы, когда Френсик вошел: тоже старое обыкновение, признак такой сосредоточенности, что допущенный должен вострепетать. Красная шариковая ручка чертила каракули на полях машинописи. Френсик уселся напротив и ждал. Ее спесь была ему на руку. Он положил на колени «Девство» в магазинной обертке, разглядывая склоненную голову и занятую писанием руку. Все было в точности как ему помнилось. Потом рука перестала писать, обронила ручку и потянулась за сигаретой.

— Бартлетт, дорогой Бартлетт, — сказала она и подняла глаза. Френсик твердо встретил ее пытливо-смутный взгляд. Нет, он ошибся, перемены есть. Ему помнилось вовсе не это лицо. Тогда оно было гладкое, чуть одутловатое, теперь — отечное и морщинистое. Дряблые, мятые мешки под глазами набухли в полщеки; изо рта сетчатой маски торчала сигарета. Только выражение глаз оставалось прежним: в них тускло мерцала уверенность в своей непреходящей правоте. Под взглядом Френсика эта уверенность сменилась недоумением.

— Мне казалось… — начала она и поглядела пристальнее. — Мисс Христиан определенно сказала мне…

— Френсик. Вы были моей научной руководительницей в 1955-м, — сказал Френсик.

— Френсик? — в глазах ее затеплилась догадка. — Но вы назвались Бартлеттом…

— Маленькая уловка, — сказал Френсик, — чтобы вернее к вам пробиться. Я теперь литературный агент. «Френсик и Футл». Вы о нас не слышали.

Но доктор Лаут слышала: ее глаза блеснули.

— Нет. Боюсь, что не слышала.

Френсик поколебался и избрал окольный путь.

— И вот я… подумал, что как ваш бывший аспирант… что вы, может быть, не откажетесь… сделаете нам такое громадное одолжение… — Френсик демонстрировал безграничную почтительность.

— Чего вы хотите? — спросила доктор Лаут.

Френсик развернул пакет на коленях.

— Видите ли, нам надо отрецензировать роман, и если бы вы…

— Роман? — Глаза, отягощенные дряблыми мешками, покосились на обертку. — Какой роман?

— Вот этот, — сказал Френсик, протягивая ей «Девства ради помедлите о мужчины». Взгляд доктора Лаут застыл, сигарета свесилась изо рта. Потом она съежилась в кресле.

— Этот? — прошептала она. Сигарета выпала и тлела на странице машинописи. — Этот?

Френсик кивнул, склонился, убрал сигарету и положил книгу на столик.

— Кажется, он в вашем духе.

— В моем духе?

Френсик сел поудобнее: он стал хозяином положения.

— Поскольку вы его автор, — сказал он, — то резонно предположить…

— Как вы узнали? — Она пристально глядела на него, и в этом новом взгляде уже не было высоконравственной целеустремленности. Только страх и злоба, к вящему удовольствию Френсика. Он закинул ногу на ногу и посмотрел на араукарию за окном, совсем не такую неприступную.

— Главным образом по стилю, — сказал он, — то есть, говоря откровенно, с помощью критического анализа. В ваших книгах повторяются одни и те же словосочетания, и я их проследил. Ваша школа.

После долгой паузы доктор Лаут закурила новую сигарету.

— И вы ждете от меня рецензии на нее? — наконец спросила она.

— Не то чтобы рецензии, — сказал Френсик. — По-моему, автору неэтично рецензировать собственную книгу. Я просто хотел обговорить с вами, как нам лучше всего преподнести эту новость.

— Какую новость?

— Что доктор Сидни Лаут, выдающийся критик, написала и «Девство», и «Дальний умысел». На мой взгляд, статья в «Таймс литерари сапплмент» вполне годится, чтобы заварить кашу. В конце концов, не каждый день ученый пишет бестселлер, точнее говоря, книгу, подобные которым она обличала всю жизнь…

— Воспрещаю, — задохнулась доктор Лаут. — Вы как мой агент…

— Мое, как вашего агента, дело — чтоб ваша книга продавалась. И заверяю вас, что литературный скандал, который вызовет это открытие в кругах, где вас прежде чтили…

— Нет, — сказала доктор Лаут. — Этого не должно быть.

— Опасаетесь за свою репутацию? — мягко спросил Френсик.

Доктор Лаут не ответила.

— О ней раньше нужно было подумать. А то вы поставили меня в очень неудобное положение. У меня, знаете ли, тоже есть репутация.

— У вас? Какая у вас может быть репутация? — Она словно плюнула в него этими словами.