Книга Гардемарины. Свидание в Санкт-Петербурге - Нина Соротокина

В Царском не надо идти к государыне на поклон в галерею и часами среди прочих ждать ее выхода, заранее зная, что Елизавета не выходит никогда. В Царском Чоглакова забыла вдруг о своих обязанностях цербера, предоставив Екатерину самой себе.

Несколько выпало из череды упорядоченных дней неожиданное появление Луиджи. Может, зря она не взяла у него драгоценный убор? Серьги, пожалуй, мелковаты, но ожерелье чудо как изысканно! Однако подобный подарок можно принять только из рук самой государыни, зачем Екатерине лишние нарекания?

Но какое безумие и базрассудство было взять с собой истеричную девицу в мужском костюме! Луиджи, конечно, простак, но… После ареста русского князя Екатерине очень хотелось вспомнить его имя, но сколько она ни рылась в памяти, он по-прежнему оставался студентом из Геттингена. Девица все оживила, имя вспомнилось само собой — Никита Оленев, такой любезный, восторженный, покорный. Все эти воспоминания волновали.

Девица, конечно, любовница. Жены друзей так не хлопочут за арестованных. Любовница и ревнует. Ну и пусть ее! Взгляд, которым она успела обменяться с Оленевым, сказал ей все — словно и не было пяти лет, он продолжал любить ее.

Арест — это плохо, но это тоже волнует. На постоялом дворе в снегах он сам сказал, что будет ее рыцарем. Какое забытое слово — рыцарь. Дон-Кихот был рыцарем… А здесь судьба вдруг посылает двух рыцарей разом — один на словах, романтический, другой, Сакромозо — подлинный.

Зачем он не стал спорить? Зачем не стал доказывать, что он не Сакромозо? Это ясно, чтоб не устраивать скандала. Екатерина была уверена, что недоразумение разъяснится в ту же ночь. А девица вопит — спасите! Значит, он в крепости…

Но Бог свидетель, она ничем не может помочь князю. Она сама в опасности. Может быть, дурно так говорить, может быть, это эгоизм, но как не быть эгоисткой, если ты супруга наследника? Неужели подлинный Сакромозо тоже арестован? Картонные рыцари, карточные короли! Но сама она не из колоды карт, она живая!

Он красив — князь Никита, и Сакромозо красив. Но Сакромозо опасен, а Оленев наивен. Будь ее воля, она бы устроила турнир на зеленом поле. Всадники в доспехах, лошади в кольчуге, пики наперевес… И у каждого рыцаря на металлическом локте шарф ее цвета — розовый!

Но судьба наградила ее другим рыцарем. Чоглакова подсмотрела, как он играл в ее спальне солдатиками, учинила скандал, отобрала игрушки. Теперь он является к жене с другой надобой. Уже готовый ко сну, в длинной, с множеством складок полотняной рубашке, он с ходу сбрасывает туфли и прыгает под одеяло.

— Скорее, скорее… раздевайтесь! — торопит он жену. — Будем разговаривать.

Разговаривать перед сном значило вспоминать Голштинию. Ни одно место на земле не любил Петр так преданно и нежно. Что бы ни утверждала тетка Эльза — это его родина, а вовсе не Россия. Но Голштиния Петра была ненастоящей, придуманной. Каждый вечер Петр вспоминал новые подробности — словно кисточкой разрисовывал маленькое кукольное государство.

— Там у всех коз золоченые рога, — говорил Петр. — Это красиво.

— Но этого не может быть, — трезво возражала Екатерина.

— Как же не может быть, если я сам видел! — кричал Петр. — В Голштинии все очень чистое, там моют мылом мостовые, там всюду газоны, днем видны звезды, а у коз золотые рога.

Вначале Екатерина искала объяснения его выдумкам: может быть, он в детстве видел на площади балаган и ученая коза с рогами, обмотанными золотой фольгой, прыгала через обруч? Но воспоминания становились все нелепее, и она поняла: великий князь выдумывает, а можно сказать — сочиняет. Его не в цари надо готовить, а в лицедеи или сказочники! Но странно — в двадцать с лишним лет так искренне верить своим выдумкам. Может, он сумасшедший?

Утомившись от воспоминаний Петр Федорович засыпал. Если лакеи не уносили его, сонного, это была мука, а не ночь! Свернувшись калачиком, он занимал всю кровать, скрипел зубами, а то вдруг распрямлялся упруго и больно бил жену локтем в бок. Лицо во сне у него было совсем детским, но большие морщинистые веки придавали ему неожиданно старческий вид.

И вдруг все разом изменилось: курьеры, депеша от государыни и карета с зеркальными точеными стеклами, резным орнаментом на дверцах, наличниках и колесах — словом, царская. Они едут в Гостилицы на празднество в честь отъезда в Вену этого скучного барона Брейтлаха.

Чоглакова совсем потеряла голову от беспокойства, тоже втиснулась в карету, не боясь растрясти беременное чрево. Видно, необходимость лично предстать перед государыней с отчетом погнала ее на праздник.

Екатерина была уверена, что по приезде в Гостилицы ее с великим князем сразу отведут к государыне для примирительного разговора, но не тут-то было. Не успела она отдохнуть от длинной дороги, как ее с фрейлинами повели к маленькому павильону одеваться. Оказывается, по замыслу императрицы всем дамам надлежало провожать австрийского посла наряженными пастушками. Поясом из китового уса талию затянули так, что не вздохнешь, сверху короткая розовая юбка и казакин. Широкополая, подбитая тафтой, шляпа была безобразна, еще хуже был черный парик. Екатерина хотела топнуть ногой и запретить уродовать себя, но поступила умнее прочих — она рассмеялась. Когда видишь много одинаковых мужчин, это называется полк, армия, а как назвать группку розово-белых пастушек, которые все одинаково уродливы, а разнятся только ростом и объемом? Полк пастухов — ну не смешно ли? А лучше сказать — стадо пастушек…

Столы были накрыты в саду, под липой разместился итальянский оркестр, все было готово для начала праздника. Пастушки проследовали перед императрицей, послом и хозяином дома церемонным строем, великая княгиня была представлена особо. Начались танцы.

Екатерина искренне радовалась обществу, музыке и не заострила внимания на неожиданном разговоре, а вернее, шепоте, тревожно прозвучавшем у нее над ухом.

— Умоляю, ваше высочество, не оглядывайтесь. Мне необходимо говорить с вами.

Екатерина скосила глаза. Ягужинская, любимица императрицы. Пожалуй, она была единственной, кого не испортили ни черный парик, ни пастушеский наряд, но если уповаешь на доверительную встречу, следовало бы иметь более почтительный вид.

— Дело очень серьезное, — продолжала Анастасия. — Назначьте место и время встречи.

— Не сегодня, завтра в парке. И помните, я ранняя птичка.

Екатерина подошла к столу, оглянулась. Ягужинской подле нее уже не было. О чем она хотела говорить? Если государыня дала ей поручение, то что в нем может быть тайного?

Через минуту она уже забыла о тревожном шепоте статс-дамы. За столом по левую руку сидел престарелый вельможный граф Бутурлин, он так и сыпал комплиментами, напротив сидел австрийский посол. Может быть, восторг его перед великой княгиней был и наигранным — не важно. Горячий мужской взгляд всегда возбуждает, кровь по жилам бежит быстрее и хочется танцевать, смеяться, безумствовать. Екатерина поискала глазами Лестока. Сам лейб-хирург ее сейчас мало интересовал, но если опала кончилась, рядом с Лестоком мог сидеть красавец Сакромозо. Но ни Лестока, ни мальтийского рыцаря за столом не было. Каждый из гостей занимался едой, вином, разговорами, и только рысий взгляд канцлера Бестужева следовал, казалось, за каждым движением ее руки. Но на Бестужева сегодня можно не смотреть, его надобно не замечать, раздавить презрением!