Книга Кодекс Люцифера - Рихард Дюбель

Брат Киприана наклонился и подобрал монету. Киприан оттолкнул от себя стражника. Тот, спотыкаясь, отскочил в сторону, затем обернулся и уставился на Киприана, оскалив зубы и потерев шею ладонью.

– Вот теперь можно, – заявил Киприан, все еще держа в руках дубинку. Лицо стражника исказилось от злобы.

– Стража-а-а! – завопил он, развернулся и выбежал из камеры. – Стража-а-а-а!

Киприан бросил оружие на пол.

– Ты должен сообщить Агнесс! – торопливо сказал он брату. – Скажи ей правду. Пожалуйста! Скажи ей, что я отсюда обязательно выберусь.

– Какую еще правду?

– Проклятье! – воскликнул Киприан.

Его брат вздохнул и опечаленно покачал головой.

– Скажи Агнесс: то, что случилось, не отменяет наших планов. – Снаружи послышались звуки тяжелых шагов и гневные ругательства. Брат Киприана сглотнул и перевел взгляд с Киприана на дверь и обратно. – Пожалуйста! – Киприан протянул было руку, но цепь не пускала его дальше. Он не мог дотянуться до брата. – Пожалуйста!

– Какими бы ни были ваши планы, ты их поломал, – ответил ему брат.

В камеру ворвались другие стражники с поднятыми дубинками и сжатыми кулаками. Они оттолкнули посетителя в сторону и набросились на Киприана. Под натиском полудюжины разгневанных мужчин он упал на пол и почувствовал удары кулаков и грубые пальцы, засовывающие его свободную руку в зажим. Он предпринял еще одну попытку освободиться.

Его брат стоял возле двери с побледневшим лицом.

– Вообще-то Виганты уехали сегодня утром, – тихо сказал он, но Киприан умудрился услышать его, несмотря на шум драки и ругательства.

Чья-то рука толкнула его в голову так, что он ударился затылком о пол. Перед глазами у него взорвался сноп искр.

– Куда? – закричал Киприан и с трудом приподнялся. У него было такое чувство, что голова вот-вот расколется. Чья-то рука снова легла на его лоб, но он молниеносно убрал голову в сторону и вонзил зубы между большим и указательным пальцами напавшего. Обладатель ладони, скрывавшийся где-то среди перепутавшихся рук, ног и кулаков, пронзительно закричал. – Куда?! – заорал Киприан и сплюнул кровь от укуса. – Куда?!

Тут стражники навалились на него все разом и стали бить, пинать и колотить до тех пор, пока не выбили из него остатки сознания.

19

Отец Ксавье перекатывал кончиками пальцев послание, предназначенное для отправки почтовым голубем. Из-за ослабевших глаз ему было весьма трудно написать его, но не было никого, кому он смог бы доверить это задание.

«Намек на цель получил, – написал он. – Детали неясны. Есть ли информация о массовом убийстве женщин и детей?»

Какой ответ он надеялся получить от мужчин, которым отправлял послание? Ведь это он был на нужном месте. Ведь историю библии дьявола он за это время успел узнать так же хорошо, как и остальные, и уж явно лучше, чем они подозревали. Ее написал какой-то монах, как и полагается, с помощью дьявола. Кайзер Фридрих Антихрист забрал ее себе. В тайный архив Кодекс не попал; туда отослали копию. Что говорило против того, что оригинал вместо этого отправился назад, туда, где он впервые появился? И где находилось это место?

Отец Ксавье скатал послание в комочек и уронил его в чашу с сальной свечой, горевшей на столе. Секунду спустя бумага неожиданно вспыхнула, и теперь в чаше горело две свечи. В черных глазах отца Ксавье отражалось четыре огонька.

Было еще одно письмо, которое он должен был отослать своему заказчику. Оно касалось кардинала Факинетти – человека, которого кардинал встретил в Вене, в то время как остальные заговорщики считали, что он находится в Праге. Отец Ксавье выяснил, что собеседником Факинетти был Мельхиор Хлесль, епископ Нового города Вены. О чем шла речь между двумя мужчинами, он пока еще не узнал, но ему сообщили, что епископ Хлесль подробно расспрашивал в Вене о прошлом одной известной особы. Эту особу звали Агнесс Вигант. Четыре огонька в глазах отца Ксавье мигнули и отклонились в сторону, а затем снова стали гореть ровно. Отец Ксавье подумал и решил оставить это послание при себе. Он улыбнулся, но улыбка никак не отразилась на его лице.

Его мысли перескочили на молодого человека, избегавшего всех подобно прокаженному и жившего в дальней части Градчан, в полном одиночестве, в покосившемся домишке в районе алхимиков, – одинокий волк, рыскающий по лесу, отверженный всеми. Он подумал об истории, которую так хотел послушать кайзер Рудольф, когда он, дрожа, прижимался к двери в своей сокровищнице и внушал себе, что на лестнице во флигеле для прислуги видел всего лишь призрака, обыкновенного призрака, и ничего больше. Он подумал о неуклюжей версии этой истории, рассказанной ему бароном Розмберкой вперемешку с кучей других сведений, которые барон поклялся никогда и никому не открывать. Он подумал о том, что некоторые люди были ключом к важным происшествиям и что у каждого человека своя цена. Отец Стефано, например, попался на том, что отец Ксавье якобы получил от него помощь. Цена большинства людей была удивительно низкой.

Отец Ксавье задумчиво смотрел на огонь свечи, пока комочек бумаги полностью не сгорел. Затем облизнул пальцы и потушил фитиль. Тьма упала на его худое тело, окутала комнату, проползла по всем теням и поглотила сама себя. Во мраке сверкали лишь глаза отца Ксавье, как будто огоньки пламени в них еще не погасли.

20

Отец Ксавье явился в длинное помещение, где должен был состояться совет кардиналов. Во время второго Лионского собора Папа Григорий X постановил в своей булле «Ubi periculum»[40], что начало выбора Папы должно проходить так, чтобы его должность оставалась вакантной по меньшей мере пятнадцать дней, а самое большее – двадцать дней. Так было решено более трехсот лет тому назад, и с тех пор у «Ubi periculum» и последующих булл – «Licet, ne romani», «Licet in constitutione», «Periculis et detrimentis» и остальных – было достаточно времени, чтобы впечататься в стены Ватикана, как десять заповедей Моисеевых впечатались в скрижали. В этот раз конклав начал работу точно по расписанию. 15 октября Папу Григория X позвали домой; он подчинился вызову. Он стонал, и его целыми днями рвало чем-то зеленоватым – процедура, за которой отец Эрнандо наблюдал издалека, подавляя в себе отвращение, в то время как подкупленные им слуги держали его в курсе событий, которые приходили из пятых или шестых рук. Отец Эрнандо считал необходимым проводить целые часы в одиночестве, вознося молитвы, дабы уверить себя: то, что он причинил его святейшеству, сделано для того, чтобы спасти христианство от грядущей катастрофы.

Сегодня было 27 октября MDXCI, 1591 года от Рождества Христова. Последние вздохи Папы были уже подчеркнуты стуком молотков плотников, с помощью которых два зала и капеллы во дворце Квиринала разделялись дощатыми перегородками. Сейчас народ и нижние чины духовенства, а среди них и отец Эрнандо, стояли перед воротами Ватикана образуя своеобразный эскорт въезжающим кардиналам. Моросящий дождь значительно уменьшал охоту черни горланить, хлопать в ладоши и вопить; насколько мог установить отец Эрнандо, только ликование в отношении кардинала Гироламо Симончелли имело естественные причины Этот кардинал принимал участие уже в седьмом конклаве и сам по себе считался среди стреляных воробьев Рима выдающимся современником. Аплодисменты и вопли в честь кардинала Факинетти были, напротив, достаточно сдержанны. Отец Эрнандо потому так хорошо разбирался в этом, что самолично руководил ликованием. Указания кардинала де Гаэте по этому поводу были достаточно точными. Факинетти являлся представителем их круга и должен был получить тиару – отец Эрнандо был уверен, что кардинал де Гаэте, а с ним и весь испанско-итальянский кружок, который он привлек на свою сторону, проголосуют соответствующим образом, а то, что оставалось сделать, чтобы убедить остальных, выполнят кардиналы во время самого конклава.