Книга Брестский квартет - Владимир Порутчиков

Один из них медленно достал из кармана комбинезона платок и украдкой стал вытирать пот со лба.

— В случае чего, я рядом, — буркнул старшине Брестский, снова скрываясь за полуприкрытой дверью.

Некоторое время только рокот моторов нарушал повисшую в кабине тишину.

— Идем над линией фронта, — сказал вдруг, обернувшись к Крутицыну, первый пилот.

Старшине еще никогда не приходилось видеть с высоты эту так называемую линию, которую он и его товарищи не единожды пересекали на брюхе под яростным огнем противника. Где-то далеко внизу взлетали осветительные ракеты, похожие на крошечные белые точки. То тут, то там прорезали мрак трассирующие ниточки пулеметных очередей. «Да, с высоты все выглядит иначе, красивее. Не видно и не слышно смерти человеческой…» — подумал он.

Из задумчивости его вывел голос немца:

— Что дальше? Куда прикажете садиться?

И действительно, куда? Крутицын растерянно крякнул. На карте, которая была у разведчиков, указывалась лишь занятая врагом территория; немецкая полетная для такого случая тоже не годилась. А садиться на авось, тем более ночью, как-то не хотелось. Обидно было бы гробануться после стольких-то испытаний. Старшина вдруг вспомнил про разбившийся У-2. Вместе с документами полковника они тогда захватили документы и планшетку мертвого летчика. Потом у раненого командира ее взял Брестский.

— Айн момент, — сказал Крутицын и выглянул в грузовой отсек.

В тусклом освещении прямо на железном полу лежали раненые. В противоположном конце у выхода, контролируя весь салон и дверь в кабину, сидел на каких-то брезентовых мешках Брестский. Увидев Крутицына, он тут же вскочил и подался вперед. Рядом, на привинченной к борту лавке полулежал, не выпуская из рук автомата, капитан. Казалось, он спал, но, услышав шум, сразу же открыл глаза.

— Дима, планшетка погибшего летчика у тебя? — крикнул Крутицын, получил утвердительный кивок и махнул призывно рукой. — Давай скорее сюда!

— Цу енде![4]— вдруг громко сказал один из раненых и заплакал.

Другие с выражении ужаса и боли на измученных страданиями лицах смотрели на возвышающегося над ними старшину, который вдруг подошел к плачущему немцу и так, чтобы слышали остальные, что-то быстро произнес по-немецки. Стоны и плач несколько стихли.

— Что ты им сказал? — полюбопытствовал Брестский.

— Сказал, чтобы не паниковали, что в госпиталь советский летят… Там им окажут медпомощь.

— Ага, фрицы, подфартило вам!.. Если, конечно, сядем.

Немецкий летчик с интересом стал изучать советскую полетную карту, водя тонким пальцем с аккуратно подстриженным ногтем по русским названиям населенных пунктов.

— О-оо… река Псел… село… — сказал он наконец и вопросительно посмотрел на старшину.

— Белополье, — прочитал название нависающий над креслом пилота карты Крутицын.

— Да-да. Белополье. Здесь располагался наш бывший аэродром. Хороший аэродром. Я знаю это место, да и река — хороший ориентир. Я думаю, мы вполне можем сесть здесь до того, как нас успеют сбить ваши сталинские соколы. Курт, снижаемся до тысячи метров…

Нос самолета плавно пошел вниз, и вскоре Крутицын увидел далеко внизу под левым крылом приветливо блеснувшую в лунном свете ленту реки. Летчики снизились еще и теперь они неслись вдоль речного русла, по обеим сторонам которого все так же царила непроглядная ночь. Вдобавок к этому луна вдруг скользнула за облака и стало совсем темно. Но немца это, казалось, нисколько не смущало. Он уверенно вел самолет к одному ему пока лишь ведомой цели.

— Вот та самая излучина реки, — сказал наконец пилот. — Наш… вернее, уже ваш аэродром должен быть где-то совсем рядом, чуть правее. Нам бы сейчас хоть какие-нибудь ориентиры.

Но внизу разлилась чернильная темнота: ни огонька, ни искорки. Надо было что-то срочно предпринимать…

Крутицын вспомнил вдруг про ракетницу, которую разведчики, отправляясь в поиск, всегда брали с собой: подать сигнал о возвращении или запросить огневого прикрытия. Если немец не ошибся и внизу наш аэродром, то там непременно должны были отреагировать на сигнальную ракету.

В остекленной части кабины, сбоку от Крутицына, была небольшая форточка, в которую он и высунул руку с ракетницей.

Его расчет оказался верным. Не успел еще погаснуть зеленый, стремительно взмывший вверх шарик, как внезапно, словно но мановению волшебной палочки, на задернутой ночным мраком земле вспыхнули две линии посадочных огней и световое «Т» промеж ними. Крутицын не смог сдержать восторженного восклицания.

Приказа летчикам не потребовалось: они тут же начали снижение…

В последний момент, когда «тетушка Ю» уже бежала по посадочной полосе, сознание Крутицына отравила вдруг мысль. Полноте, а не обманул ли его летчик? На русский ли аэродром посадил он самолет, успев передать в эфир какой-нибудь хитрый, спрятанный за невинной фразой или восклицанием код опасности?

Но что-либо менять было уже поздно. Крутицын, чувствуя, как внутри него снова нарастает напряжение, машинально опустил руку в карман кителя и стал поглаживать ребристый бок лежащей там гранаты. «Обидно было бы в самом конце так бездарно погибнуть», — мелькнуло в голове.

Лишь только транспортник замер в конце посадочной полосы и летчики выключили двигатели, из мрака в залитое светом пространство (впрочем, прожекторы почти сразу же погасли) вышли, окружая самолет, вооруженные люди. Пропеллеры закончили свой бег, и во внезапно наступившей тишине было слышно, как кто-то недовольно прокричал:

— Блинников, твою мать, я тебе сказал, с бойцами где быть? — Далее послышался чей-то неразборчивый, оправдывающийся голос и тут же снова вступил тот недовольный, командный. — Вот и действуй, пока фрицы не опомнились!..

— Ну что, на выход, господа, — устало сказал пилотам Крутицын. — Война для вас, я думаю, закончилась.

Тут в кабину просунулась голова Брестского. Глаза его сияли, рот растянулся до ушей:

— Сергей Евграфович, неужели сели?! У своих?

— У своих…

— Ну дела! Вечно с вами какие-то чудеса творятся.

— А я кончаю молиться и чудеса заканчиваются, — очень серьезно ответил Крутицын, вспомнив вдруг все произошедшее с ним накануне.

— А как же, Сергей Евграфович, «на Бога надейся, а сам не плошай»?

— Так мы же, вроде, и не оплошали, а Дима?

По счастью, разведчики попали в расположение своей армии, и довольно-таки скоро в дивизии были подтверждены их личности, тем более что на борту оказался пропавший представитель штаба фронта подполковник Ободинский со всеми своими важными и секретными бумагами. Его одним из первых погрузили на носилки и почти сразу же увезли. Полковник был в сознании и успел даже поблагодарить разведчиков за свое спасение.