Книга Третья причина - Николай Дмитриев

Столь длинная и так изящно выстроенная тирада заставила Иртеньева несколько по-другому взглянуть на своего собеседника. Вне всякого сомнения, он знал, о чём говорил, и именно поэтому полковник спросил:

— И что же вы предлагаете?

— Я?.. — Щербачов немного подумал. — Пожалуй, можно попробовать на одном из русских пароходов…

— На русском? — удивился Иртеньев. — Откуда они здесь?

— Ходят слухи, что пленных вот-вот будут отправлять на родину, так что, я полагаю, возможность будет… — Щербачов умолк, скептически посмотрел на Иртеньева и с некоторым сомнением заключил: — Вот только не знаю, как вы на это посмотрите, всё-таки нижние чины…

У Иртеньева мелькнула мысль, что Щербачов всё ещё пытается его прощупать, и он улыбнулся:

— Это не имеет значения, согласен даже трюмным.

Щербачов многозначительно помолчал, а потом, похоже, преодолев чем-то мешавшее ему внутреннее сомнение, осторожно поинтересовался:

— Вас, как я слышал, занимает и другая, так сказать несколько своеобразная деятельность японцев?

Теперь полковник окончательно убедился, что лейтенант более чем основательно приготовился к их встрече, и потому односложно ответил:

— Да.

К вящему удивлению полковника, Щербачов полез в карман тужурки и извлёк оттуда сложенный вчетверо лист.

— Что это? — спросил Иртеньев.

— Японская листовка. Такие разбрасывали ещё в самом начале осады Порт-Артура, — пояснил Щербачов.

— Интересно…

Иртеньев взял протянутый ему листок и развернул. Прокламация была отпечатана на прекрасной бумаге, за всё время хранения только слегка потёршейся на сгибах. Шрифт тоже был ясный, но вот в тексте, который полковник быстро пробежал глазами, встречались ошибки, ясно говорившие, что листовку писал не русский. Что же до содержания, то внимания заслуживал один момент:

…Вместе с тем стало сильнее революционное движение тех, которых неудовольствие и негодование долго было подавляемо…[37]

Полковник ещё раз, теперь уже вслух прочитал заинтересовавший его отрывок и посмотрел на Щербачова. Лейтенант стоял рядом, невозмутимо созерцая бухту, где всё так же сновали остроносые фуне и куда в скором времени должны были войти пароходы, чтобы переправить из Японии в Россию взбаламученных революционной пропагандой солдат…

* * *

Миновав островки Папенберг и Каменосима, пароход «Владимир» оставил за кормой вход в окружённую со всех сторон горами, напоминающую мешок Нагасакскую бухту и в открытом море взял курс во Владивосток.

День клонился к вечеру, и берега Японии постепенно теряли свои очертания. Всё усиливающийся северный ветер предвещал шторм, по небу неслись серые бесформенные облака, а за бортом пенились увенчанные белыми гребешками сердитые волны.

Кутаясь в потрёпанную солдатскую шинель, мокрый воротник которой почему-то сильно отдавал псиной, полковник Иртеньев упрямо торчал на верхней палубе, не желая спускаться в гудевший пьяными голосами твиндек.

Где-то далеко позади в наступающую темень ещё упрямо посылал свои сигналы проблесковый маяк, и полковнику казалось, что это оставшаяся там страна вечной зелени и хризантем напоследок шлёт ему свой мирный привет.

Щербачов оказался человеком дела и предложил устроить Иртеньева на первый же пароход. Однако, прознав, что на «Воронеже» одновременно с порт-артурцами во Владивосток собирается и сам адмирал Рожественский, полковник, опасаясь излишнего внимания, отказался.

Чутьё и на этот раз не обмануло Иртеньева. В открытом море эшелон взбунтовался, и пароход пришлось вернуть в Нагасаки. На борт поднялась японская полиция, началось разбирательство, и полковник с некоторым злорадством заключил, что японцы, всячески раздувая революционный пожар в России, у себя дома готовы действовать самым жёстким образом.

Зато потом, как и предполагал Иртеньев, следующие эшелоны отправлялись ускоренным порядком, и полковника, на всякий случай переодетого солдатом, ночью завели в сырой и холодный трюм «Владимира», где в укромном местечке почти сутки пришлось дожидаться отплытия.

Пронизывающий ветер становился всё холоднее, и полковник заставил себя спуститься вниз. Здесь, в твиндеке, забитом людьми в расхристанной одежде, было тепло и темновато. Где-то в глубине разухабисто наяривала гармошка, солдаты орали частушки, и время от времени, перекрывая общий шум, раздавался залихватский посвист.

Признаться, полковник чувствовал себя здесь не совсем комфортно. Мало того что общий гам действовал на нервы, раздражала вероятность того, что какой-нибудь подвыпивший солдатик вот-вот пристанет к Иртеньеву и начнёт допытываться, кто он да откуда.

Сочтя за лучшее на какое-то время притвориться спящим, Иртеньев примостился в тёмном углу. Преследовавшая его тревога постепенно отступала, шум вокруг становился привычнее, и полковник сам не заметил, как задремал

Из этого блаженного состояния Иртеньева вывело лёгкое встряхивание. Полковник открыл глаза и увидел прямо перед собой Беклемишева. Видимо, капитан, спускаясь в твиндек, заполненный бывшими пленными, на всякий случай тоже принял меры предосторожности, так как поверх мундира у него была наброшена шинель без погон.

— Что-то случилось? — негромко спросил Иртеньев.

— Пока нет, — Беклемишев наклонился поближе. — Просто хочу предложить вам местечко понадёжнее…

Не вступая в расспросы, полковник поднялся и молча последовал за капитаном. Не привлекши ничьего внимания, они прошли на корму, где размещались каюты командного состава, и остановились возле одной из дверей.

Беклемишев постучал, замок щёлкнул, и возникший на пороге лейтенант Щербачов улыбнулся Иртеньеву.

— Отыскались?

— Конечно…

Давая дорогу, Щербачов отступил в сторону, и полковник вошёл в тесную каюту со столом посередине и двумя двухъярусными койками по бокам. К вящему удивлению Иртеньева на нижней койке слева сидел не кто иной, как запомнившийся ещё по Киото Славинский.

— Лейтенант?.. — удивился полковник, и вошедший следом Беклемишев тут же пояснил:

— На всякий случай мы предварительно выяснили, кто уже встречался с неким господином Томбером. И, как видите…

— Тем лучше…

Иртеньев кивнул, сбросив шинель, опустился на вторую койку и скептически оглядел каюту. Щербачов перехватил его взгляд.

— Да, тесновато, но здесь надёжнее, чем в твиндеке. Похоже, во Владивостоке крайне неспокойно, на «Воронеже», как вы знаете, вообще взбунтовались, и чего ждать здесь, неизвестно. А так, в случае чего можно и оказать сопротивление…

— Значит, началось… — как-то отрешённо сказал Иртеньев и, сразу умолкнув, стал наблюдать, как капитан Беклемишев споро собирает на стол.