Книга Плотина против Тихого океана - Маргерит Дюрас

Сюзанна положила ананас на кровать, и мать машинально стала поглаживать его.

— Я и не волнуюсь. Это другое. — Она сделала усилие и продолжала: — Как мило, что ты хоть немного развлек ее.

— С Жозефом все будет в порядке. Он чертовски умный.

— Я очень рада тебе. Мы так редко видимся, и не скажешь, что соседи. Сюзанна, принеси ему чашку кофе.

Сюзанна пошла в столовую, оставив дверь открытой, чтобы не блуждать в потемках. После отъезда Жозефа в доме зажигали только одну лампу. Стараниями капрала на буфете всегда стояла банка с кофе. Сюзанна налила две чашки кофе и принесла матери таблетки.

— Зато мы часто виделись в Раме, — сказал Агости. — Когда вы приезжали туда с этим типом на лимузине.

Мать повернулась к Сюзанне и ласково улыбнулась ей.

— Интересно, что он теперь поделывает?

— Я встретила его один раз в городе! — сказала Сюзанна.

Мать не ответила. Это было так же далеко от нее, как ее собственная молодость.

— Машина у него была шикарная, — сказал Агости, — но вот физиономия явно подкачала…

Он стал потихоньку посмеиваться, видимо, вспомнив, о чем рассказывала ему Сюзанна.

— Вот и Жозеф говорил то же самое, — сказала мать. — Да, бедняга, он, конечно, не красавец… Но это не значит, что его надо…

— Красота — дело десятое, — сказал Агости, — а Жозеф его ненавидел, потому что тот ни бельмеса не понимал.

— Каждый понимает в меру своих возможностей, — сказала мать, — и за это тоже нельзя ненавидеть человека. А он был совсем не плохой, не злой.

— Знаете, иногда бывает очень трудно притворяться. И Жозеф не мог, это было сильнее его.

Мать не ответила. Она смотрела на Агости.

— Я видел Жозефа у папаши Барта, как раз когда он продал ему патефон этого типа, — продолжал Агости. — Он был тогда просто счастлив, что этот патефон больше не будет мозолить вам глаза.

— Дело совсем не в том, что патефон был от него, — сказала мать, — он бы с удовольствием продал и наше бунгало… ты же знаешь Жозефа.

Они на некоторое время замолчали, не зная, что сказать. Мать продолжала рассматривать Агости со все возрастающим вниманием. Видно, он чем-то вдруг очень заинтересовал ее. Сюзанне казалось, что это просто бросается в глаза, однако Агости так ничего и не замечал.

— Ты часто бываешь у папаши Барта? — спросила наконец мать. — Ты все еще занимаешься контрабандой перно?

— Приходится. Отец опять ухлопал половину прибыли от перца. И вообще мне это дело нравится.

Мать выпила кофе и проглотила таблетки, которые принесла Сюзанна.

— А если тебя поймают? — спросила она.

— С этими таможенниками можно запросто договориться, они ничем не отличаются от землемеров. А вообще-то об этом лучше не думать, а то тебе хана.

Мать избегала обращаться к Сюзанне. Агости все еще чувствовал себя неуютно, словно встретился с матерью впервые. Возможно, и само бунгало произвело на него впечатление. Его-то мать немало сил вложила в устройство их дома. У них было электричество от рамской сети, настоящая крыша и даже потолок. И строили бунгало более основательно, потому и доски перегородок не рассохлись. Агости-мать считала, что главное — создать мужчинам уютное жилье, тогда им не придет в голову бежать из дома. Чтобы удержать возле себя сына, она по всем стенам развесила репродукции картин, покрыла столы цветными скатертями, а стулья вышитыми подушечками. Пожалуй, Жан Агости впервые зашел к ним в дом вечером. Один раз он уже приходил к ним, но рано утром, хотел узнать у Жозефа, который как раз вернулся с ночной охоты, не видел ли он его отца — тот пропал в очередной раз.

— Сюзанна мне сказала, что вы получили весточку от Жозефа. Вот видите, я был прав, не стоило о нем так уж беспокоиться.

— Да, действительно. Но он делает столько орфографических ошибок, что я от этого совсем больна.

— За мной ему все равно не угнаться, — засмеялся Агости, — но, по-моему, это не так уж и важно.

Мать попыталась улыбнуться:

— А мне кажется, что это очень даже важно. Я всегда удивлялась, почему он такой неграмотный. Сюзанна делает меньше ошибок.

— Ну и что из-за этого волноваться? Неужели он писать не научится, если будет нужно? Я, например, уверен, что научусь.

Впервые за много месяцев Сюзанна пристально смотрела на мать. Казалось, мать смирилась со всеми своими поражениями, но все же не может до конца подавить свой прежний темперамент. Однако с Агости она старалась быть любезной и сговорчивой.

— А мне иногда кажется, — сказала мать, — что даже если бы Жозеф и захотел, ему это было бы очень трудно. Он не создан для таких вещей, ему все это так скучно, у него все равно ничего не получится.

— Придумала себе новый повод для волнений, — сказала Сюзанна. — Ты без этого просто жить не можешь.

Мать кивнула головой в знак согласия. Что ж, и это тоже она за собой знает. И задумалась о чем-то о своем, словно вдруг позабыв, что они рядом.

— Если бы мне такое сказали, когда они были еще совсем маленькие, — сказала она наконец, — если бы мне тогда сказали, что в двадцать лет они все еще будут делать орфографические ошибки, я бы предпочла, чтобы они сейчас же умерли. Вот такой я была в молодости, просто ужас.

Она не смотрела на них, ни на того, ни на другого.

— Потом, конечно, я изменилась. А вот сейчас все это ко мне возвращается, я становлюсь такой, какой была в молодости, и мне порой кажется: пусть бы лучше Жозеф умер, только бы не видеть, сколько он делает ошибок.

— Жозеф очень умный, — сказала Сюзанна, — стоит ему только захотеть, и он выучится правильно писать. Для него это пара пустяков.

Мать сделала отрицательный жест рукой.

— Нет, теперь уже не выучится. Теперь никто не будет с ним заниматься, и поэтому я должна к нему поехать. Только я одна и могу научить его. Ты говоришь, он умный, а я говорю, что не уверена. После того, как он уехал, я много думала о нем и поняла, что он скорее всего совсем и не умный.

Она сказала об этом с яростью, с прежней яростью, которая опять была сильнее ее самой. Она совсем обессилела и страшно вспотела. Видимо, она боролась против оцепенения, боролась и с помощью этой самой ярости. Впервые с тех пор, как она стала принимать двойную дозу таблеток, она пыталась поддержать разговор.

— Да какая разница, правильно ты пишешь или нет? — сказал Агости, возможно, чувствуя, что мать метит и в него тоже, а может, просто пытался успокоить ее.

— Какая разница, говоришь? Да это самое важное, если хочешь знать. Если ты не можешь написать письмо, значит, ты вообще ничего не можешь, все равно что у тебя рук нет.

— А что толку, что ты написала столько писем в земельное ведомство? — спросила Сюзанна. — Чего ты этим добилась? Когда Жозеф пальнул дробью в воздух, это произвело гораздо большее впечатление, чем все твои письма, вместе взятые.