Книга Прекрасная толстушка. Книга 1 - Юрий Перов

Конечно же, я боялась к ним прикоснуться… Если бы было лето, то я, как раньше, засела бы в его дворе на лавочке с книжкой, дождалась, пока пойдет с работы Екатерина Михайловна, его мама, и сумела бы будто случайно с ней заговорить, а там уж по обстоятельствам… Но была зима, мороз, на лавочке не было даже самых стойких старушек в валенках, подшитых двойным войлоком. Куда уж мне в моих ботиках?

Идти к ней домой я, по совету Лехи, пока остерегалась и решила выждать как минимум месяца два, рассудив, что деньги за это время не испортятся и будут нужны Екатерине Михайловне точно так же, как и сегодня. Тем более что она их не ждет и не рассчитывает на них. Потом мне нужно было придумать какую-то более или менее правдоподобную версию их появления, а пока в голову ничего путного не приходило.

Свою пачку я тоже не решалась трогать… Я даже еще не знала, трону ли я ее вообще… Деньги на жизнь у меня были. Не много, но мне хватало, и я свободно могла заработать еще больше, так как от многих заказов отказывалась, чтобы оставалось время на жизнь. Что толку много зарабатывать, сидеть ради этого за машинкой с утра до ночи и не иметь времени, чтобы с удовольствием потратить эти деньги?

К тому же я не очень любила сидеть за машинкой. Мне нравилось придумывать новый фасон, кроить, подгонять по фигуре, так, чтобы ни одной морщиночки, ни одной лишней складочки не было, а вот строчить я не любила. Я даже подумывала договориться с какой-нибудь аккуратно шьющей женщиной, чтобы она по моим сметкам строчила, а я бы в это время занималась другими клиентками… Даже если бы мы с ней делили заработок пополам, что было бы несправедливо, ибо на мне лежала бы основная часть работы: моделирование, кройка, подгонка, и главное — нахождение заказов и работа с заказчицами, что уже совершенно отдельная песня, то и тогда мои заработки выросли бы как минимум в три раза, а занята я была бы в два раза меньше.

В общем, деньги у нас с Татьяной имелись, прилагалась к ним свободная трехкомнатная квартира, была неукротимая воля к жизни, к любви, к семье, к детям, к счастью. Но, несмотря на это, мы, заперев свои сердца на ржавые амбарные замки (она на один, а я на два), сидели вдвоем на кухне и совершенно не знали, с кем встречать Новый, так много сулящий год.

В конце концов, Новый год мы встретили в студенческом общежитии на Стромынке. Это в Сокольниках, около тюрьмы «Матросская тишина».

3

Холодец в метро растаял и все время капал на пол из обливных мисок, которые стояли в авоське этажеркой. Когда мы, как это и положено хорошеньким девушкам, в половине двенадцатого вошли в 17-ю комнату на первом этаже, в наших мисках плескался густой наваристый суп. То-то Клавдия Сергеевна, Танькина мама, все время сокрушалась о том, что мяса получилось много, а костей мало. Вот если бы хоть одну голяшку, причитала она.

Но мы не растерялись. Мы выставили холодец на улицу, в специальный деревянный ящик — холодильник, приделанный у ребят к форточке. Они хранили в нем присланное из деревни сало. Холодец не застыл, а замерз и приятно хрустел на зубах, не оставляя после себя никакого вкуса.

Было весело и бестолково. В 17-ю комнату набилось человек восемнадцать, причем девушек было всего пять. Танькины сокурсники, деморализованные такой сильной конкуренцией, вообще отказались от каких-либо попыток ухаживать и очень быстро напились. Не оттого, что было много вина «Фрага», которое мы пили в ту ночь, не считая, конечно, обязательного шампанского, а оттого, что всем хотелось казаться ужасно взрослыми, пьяными и развязными.

Границ приличия они, правда, не переступали и при этом ревниво исподтишка следили друг за другом как за возможным соперником. В общем, успех мы имели большой, но попользоваться им не было никакой возможности.

Мы много танцевали под патефон. Пластинок было всего четыре, и их прокрутили раз по двадцать.

Домой мы с Татьяной отправились еще затемно, с первым поездом метро, и тут выяснилось, что все тринадцать человек внезапно протрезвели. Они всей гурьбой, невзирая на тайное возмущение трех однокурсниц, отправились нас провожать до метро, и мы всю дорогу пели песни. В том числе и про Одесский порт, и про Ваську-диспетчера. Она была тогда ужасно модная.

4

Седьмым моим мужчиной стал-таки наш бывший учитель французского языка. Француз, как мы называли его в школе. Дмитрий Владимирович Мерджанов. Митя.

Начиная с новогодних праздников, я, почти не разгибаясь, сидела за машинкой, только два раза сходила с Татьяной на каток «Динамо» и один раз — в Парк Горького. На «Динамо» нас водили Петя и Вова — однокурсники Татьяны, с которыми мы встречали Новый год, а в Парк Горького — Коля и Коля из той же новогодней компании.

Нас это вполне устраивало, поскольку позволяло держать наши сердца на ржавых амбарных замках. Всерьез к этим ребятам мы не относились. Они это чувствовали и не предъявляли к нам никаких претензий, ибо не надеялись на их удовлетворение, хотя были далеко не прочь.

По-моему, один из Колей был серьезно в меня влюблен. Но так тщательно скрывал все за напускной бравадой, что мне это совершенно не мешало.

Кроме того, мы, к нашему общему удивлению, начали посещать бассейн «Чайка». Но это было чисто физкультурное мероприятие, так как, вопреки всем Танькиным надеждам, из тумана навстречу нам выплывали накрашенные бантиком губы перезрелых дам и сверкающие каплями хлорированной воды энергичные лысины. Молодежи в бассейне было мало. Может, мы ходили в неправильное время. Мы попытались сменить график, но результат был точно таким же.

Дмитрий Владимирович после нашей памятной встречи так ни разу и не позвонил. Я пребывала в такой глухой тоске, что раз или два, подчиняясь внезапным приступам ностальгии, приходила к нашей старушке школе и с какой-то завистью, разбавленной удовлетворением и подкрашенной тайным ехидством, смотрела на молоденьких, хорошеньких, но таких глупеньких девчонок, половина из которых, та, что изучала французский, была влюблена в своего импозантного учителя. А вторая половина изучала немецкий язык. Так уж была устроена наша школа.

Разумеется, я и не рассчитывала увидеть Дмитрия Владимировича. И не увидела… Мне даже стали приходить в голову разные печальные мысли о том, что мы с Татьяной поступили правильно, замкнув наши сердца. Что мужчинам, даже самым, казалось бы, надежным и самостоятельным, просто нельзя верить.

А об Алексее я вообще не думала, так как это было совершенно бесполезно и безнадежно. С его деньгами все вышло гораздо проще, чем я предполагала. Мы с Екатериной Михайловной, его мамой, случайно встретились в соседней булочной на улице Станиславского.

Я, жутко смущаясь, издалека завела разговор об Алексее, она прервала меня и сказала, что все знает, что ей звонили на работу и вызывали в органы, на Петровку… Она, как мне показалось, с удовлетворением сообщила, что его снова поймали.

— И никаких его поганых денег я не возьму, — строго глядя на меня, сказала она. — Хочешь — потрать, хочешь — выкинь на помойку. Насчет денег в органах ничего не говорили…