Книга Прозрачные драконы - Шон Макмуллен

— Вероятно, они не могут убедить Веландер в пользе вегетарианского образа жизни, — предположил Уоллес. — Меня тоже никто не заставит это сделать. Ни один из вегетарианцев, которых я когда-либо встречал, не оказался убедительным наставником.

— Она говорит, что пьет кровь только злых людей, — сказал Эндри, не слушая Уоллеса. — Что злого было в Трансере? Он перепродавал краденные вещи и пропивал заработанное.

— Возможно, он подкопил бы денег и исправился, — добавил Уоллес.

— Много ведь есть других, которые куда хуже.

Стражник подобрал кувшин, валявшийся возле трупа, поднял крышку, понюхал содержимое и допил остатки.

— Отвратительно, — сказал Уоллес. — Он даже кружки не взял.

— Наставник, — пробормотал Эндри, отвернувшись и усаживаясь прямо на землю на полутемной улице. — Ты сказал «наставник», Уоллес? Кто такой наставник? Это как бы хозяин ученика?

— Не совсем, больше похоже на то, когда один, старый и опытный ремесленник, мастер своего дела, рассказывает о своем ремесле другому. Кто-то, кто, скорее, является хорошим примером для подражания, нежели учителем.

— Наставник, — повторил Эндри, взвешивая на ладони свою новую волынку. — Веландер просила о помощи, но я не сделал ничего.

— Помощи? Я думал, она в силах завалить пьяного без посторонней помощи.

— Я пошел обратно к казармам, Уоллес. Ты идешь?

— О да. Сейчас впервые с моего бегства из дворца в Палионе у меня настоящая постель, на которой можно растянуться.

— А как же мадам Джилли?

— А… ну да. Уф.

— И койка Мелье на «Буйной пташке».

— Ну… в общем, да.

— И постель Желены в Хархе.

— Точно. — И…

— О, заткнись!

Кладка большего размера представляла собой множество разграничительных знаков на крутой, покрытой черепицей крыше академии. Здание вытянулось с севера на юг, поэтому располагалось параллельно к Стене Драконов. Чтобы подготовить кладку, указывающую на радугу огней на горизонте, необходимо было связать деревянные балки тщательно отмерянной длины над отметками, сделанными на тщательно подобранном расстоянии на определенных черепицах, и поместить в нужном месте тонкий кусок торейского стекла, спрятанного в водосточном желобе — примерно час кропотливой работы.

Посвященные старательно трудились над установкой кладки, после чего долго проверяли, все ли расположено именно так, как нужно.

— Сколько еще ждать? — спросила Терикель, заметив, что студенты уже дважды, если не трижды осматривают различные части кладки.

— Прошу прощения, госпожа, но ваша подруга еще не вернулась, а нам нужны пятеро посвященных, — сказала Риеллен.

— Черт, — выругалась Терикель.

— Простите?

— Да не обращайте внимания. Вы упоминали других магов.

— Голбок и Аллэн. Аллэн скоро закончит работу в «Ногах Королевы». Я мог бы найти его, он живет недалеко, но вдруг госпожа Веландер вернется…

— Пусть госпожа Веландер делает, что ей заблагорассудится. Веди Аллэна.

Прошло около получаса, когда Риеллен вернулась вместе с Аллэном, который был похож на грязный веник, одетый в тунику. Также Риеллен оставила записку под дверью Голбока, жившего в доме Аллэна.

— Голбок — очень серьезный и добрый человек, но немного медлительный, — объясняла Риеллен Терикель, пока Вильбар инструктировал Аллэна. — Он любит поспорить, и не сразу может сделать нужные выводы.

— И он в группе, которая занимается раскрытием тайн? — спросила Терикель с сомнением.

— О, он мыслит неплохо. Проблема в том, что Голбок не любит, когда его торопят.

— Это может стать большой помехой, если придется действовать, не руководствуясь правилами, предписаниями и законами, придуманными опасными людьми для собственного удобства.

Эндри смотрел на повозку, стоящую в тени возле конюшни. Через минуту он заговорил. Правда была в том, что никто раньше не просил его о помощи. Иногда Эндри удивлял людей своей способностью оказать им поддержку, когда в ней нуждались. Но просьба о помощи — такого Эндри еще не слышал.

— Эй, Веландер? — начал он, не приближаясь к повозке.

Веландер откинула одеяло, села, затем вылезла наружу, похожая на сгусток черной ртути, и встала возле повозки.

— Ну, что скажешь? — спросила она.

— Ты просила о помощи, и я помог.

— Помог? Как?

— Я попытался быть твоим наставником, — ответил он, немного преувеличивая. — Я не пил с тех пор, как стал тебе помогать.

На самом деле Эндри не знал, почему пил сейчас гораздо меньше. Благородные употребляли вина столько же, сколько и остальные люди, они лишь не так сильно буянили.

— Я… ты не пьян, а? — спросила Веландер, и ее голос дрогнул.

— Нет.

Веландер отвела взгляд в сторону. Такого раньше не было. Веландер всегда смотрела на людей сверху вниз.

— Пьяный… всего один, — неохотно призналась она.

— Того всего одного пьяного звали Трансером. Ему был сорок один год, и он танцевал джигу, когда я играл на своей новой волынке в «Дыхании Дракона». В его комнате жила дикая крыса по имени Крыл, любящая сырные колечки. Он работал продавцом на рынке, и однажды грабители разломали его телегу и забрали все, что там было, поэтому Трансеру пришлось заняться продажей краденых вещей. Особого выбора, знаешь ли, не было. В душе царила пустота, но он все-таки держался молодцом. Трансер причинял другим вреда меньше, чем они ему.

— Хватит! — воскликнула Веландер, поднимая руки, но взгляд по-прежнему отводила в сторону. — Так что теперь?

— Соблюдай наш уговор.

— Не было никакого уговора.

— Ты просила помощи.

— Но ты не говорил об уговоре! — закричала Веландер, из всей силы топнув ногой — так, что вылетел камень из мостовой.

Эндри вздрогнул от страха и удивления, но стоял на своем.

— Ну хорошо, говорю теперь. Я не возьму в рот ни капли спиртного, если ты перестанешь охотиться на безобидных пьяниц.

— Ты бросаешь? — удивилась Веландер.

— Ага. Это очень сложно, ведь все мои друзья проводят время в тавернах, а я там играю.

— Сложно? Очень?

— Да. Заключим договор?

Веландер повернулась лицом к Эндри и встретилась с ним взглядом. На сей раз она не пыталась смотреть на него сверху вниз.

— Да, мы договариваемся о следующем: я убиваю, ты проводишь ночь в тавернах и напиваешься. Я говорю про, э-э… Трансфера. Сейчас.

То, с каким усилием Веландер вспоминала имя своей последней жертвы, произвело на Эндри неизгладимое впечатление: у него пропал дар речи, поэтому он даже не исправил ее.