Книга Легенды Зоны. В петле - Ежи Тумановский

– Не разберу, – с тревогой сказал Кудыкин. – Что-то поднимают или двигают.

Впрочем, загадка очень быстро разрешилась. Вражеский эшелон начал потихоньку двигаться, и вскоре первые вагоны миновали груду дымящегося железа, бывшего когда-то тепловозом бронепоезда.

– Они перебросили стрелку и вышли на параллельный путь, – сказал Кудыкин. – Вот это номер. Не подумал я о таком. Надо было раньше от тепловоза избавляться.

Чужой поезд тем временем все больше вытягивался на параллельной ветке. До него было сейчас не больше полукилометра, и теперь стало ясно, каким огромным огневым преимуществом он обладает. Множество танков на открытых платформах разворачивали башни, готовясь открыть огонь по бронепоезду.

– Думаю, нам лучше спуститься, – твердо сказал Кудыкин.

– Все не так страшно, как может показаться, полковник, – мотнул головой Ломакин. – Между насыпями железнодорожных путей наверняка сформировалось мощное аномальное поле. Поверьте, я большую часть жизни все-таки провел рядом с Зоной. Разбираюсь в этом вопросе немного.

– Думаете, танковая пушка не сможет прострелить прямой наводкой область над аномалиями? – с сомнением в голове спросил Кудыкин. – Про пулю – понятно, но у снаряда совсем другая энергия.

– Аномалиям безразлично количество энергии, – отмахнулся Ломакин. – Если ее много, аномалия просто будет ее быстрее поглощать, только и всего. Поэтому – да, я почти уверен, что опасность не настолько велика. Однако, когда я вижу столько пушечных стволов, направленных в мою сторону, мне хочется как можно быстрее последовать вашему совету и спуститься в вагон.

– Не отказывайте себе в этом маленьком капризе, – слабо улыбнулся Кудыкин и сделал приглашающий жест рукой в сторону люка.

43

Лишенный возможности передвигаться, бронепоезд превратился в беспомощную мишень. Но не беззащитную.

Бронированные стены вагонов ощетинились стволами тяжелых пулеметов. Люди с автоматами равномерно распределились по всем вагонам, имея на руках приличный запас патронов и гранат. Два артиллерийских бронеколпака, занятые орудийными расчетами, были изготовлены к стрельбе осколочно-фугасными снарядами. А полковник Кудыкин, впервые за долгое время имевший перед собой вполне зримого и понятного противника, чувствовал себя как рыба в воде.

Прикрытые бронированной тушей бронепоезда, в разные стороны разошлись поисковые группы, благо сталкеров у полковника было не меньше, чем солдат. В их задачи входило разведать обстановку позади бронепоезда, попробовать обойти поезд Версоцкого с флангов, а также вести наблюдение с целью выявления таких же поисковых групп со стороны противника.

Наблюдатели разглядывали в бинокли и камеры наблюдения длинный эшелон напротив, пытаясь обнаружить хоть какое-то движение и предугадать дальнейшие действия Версоцкого. Но ни малейшего движения на поезде противника заметно не было.

В лаборатории, куда полковник пришел после отдачи всех распоряжений, царило тихое уныние. Сотрудники неподвижно сидели в ожидании указаний начальства, а Ломакин мрачно водил карандашом по листу бумаги, изображая угловатую некрасивую гусеницу.

– Профессор, – решительно сказал Кудыкин, усаживаясь напротив, – нельзя сдаваться. Во-первых, ваша установка сработала, и не исключено, что скоро все нормализуется.

– Вот не надо, полковник, – резко сказал Ломакин. – Все вероятности у меня на листке расписаны были еще вчера. Вот, полюбуйтесь. Нарушение ориентации излучающего элемента установки снизило вероятность благоприятного исхода в шесть раз! Это значит, что еще день-два, и процессы станут необратимыми!

– Тем не менее шансы есть, – мягко сказал Кудыкин. – С другой стороны, если мы сделали это один раз, почему бы не попробовать сделать и второй? Разверните свою установку, накопите энергию, и произведем выстрел прямо отсюда.

– Вы так легко ко всему относитесь, – с горечью ответил Ломакин. – Развернуть установку – это вам не довернуть излучающий элемент. На это время нужно. Много времени!

– Ну, со временем у вас порядок, – с кривой улыбкой вставил Кудыкин.

– Но главное, это энергия! – сказал Ломакин. – Дизеля должны теперь работать непрерывно до завтра, чтобы накопить нужный заряд в конденсаторных батареях.

– И что? – спросил Кудыкин.

– Версоцкий все это время сидеть просто так не будет!

– И что?

– Как «и что?»?! Что «и что?»?! – завопил Ломакин, поднимаясь с места и пытаясь нависнуть над Кудыкиным. – Как вам объяснить все мое отчаяние, когда после тяжелой и серьезной работы все разрушается из-за нелепой случайности? Как рассказать, чтобы вы услышали, каково это – быть марионеткой, чья жизнь зависит от чьего-то каприза? Вы понимаете, что такое научный эксперимент и сколько сил он требует? Вы понимаете, что любой разрыв снаряда в момент освобождения от демпфер-захватов и разворота излучающего элемента установки может разрушить его совсем? Вы понимаете…

– Заткнитесь, профессор, – очень вежливо, но жестко сказал Кудыкин и этим разом оборвал словесный поток Ломакина. – Зачем вы мне рассказываете, что все это очень трудно и рискованно? Выбора нет, делать все равно придется. Если вы устали и более не способны осуществлять научное руководство экспедицией – идите в штабной вагон и пишите рапорт об увольнении по собственному желанию.

– И что? – агрессивно спросил Ломакин. – Назначите другого начальником, и жизнь наладится оттого, что кто-то будет выполнять ваши идиотские приказы?

– Нет, я просто уничтожу ваш рапорт и отправлю вас обратно работать. Но зато вы ощутите себя действующей силой, а не марионеткой в руках судьбы.

Ломакин, растерянно посмотрев на него, сел, явно обескураженный и даже пристыженный.

– Соляры не хватит, – сказал он наконец гораздо более спокойным голосом. – На расчетное время работы генераторов нам просто не хватит топлива. Часть соляры была в складском вагоне. Основной резерв – в баках тепловоза. Ни того, ни другого у нас больше нет.

– Вот это уже другой разговор, профессор, – сказал Кудыкин. – Давайте думать, чем мы можем заменить соляру. Сейчас озадачу людей – думаю, что мы найдем немало горючих жидкостей, которыми можно заправить наши всеядные дизели.

– А вы сможете продержаться еще почти сутки, полковник? – спросил Ломакин.

– Мы, профессор, сможем еще и не такое, если никто из нас не станет предателем только потому, что у него не останется надежды. Когда человек теряет надежду, он должен пойти и застрелиться. Потому что если он начнет стенать на разные лады, то этим самым он будет убивать способность совершать невозможное в тех, кто его окружает.

Ломакин помолчал несколько секунд, потом совершенно по-детски шмыгнул носом и сказал:

– Замечательные слова, полковник. Идите и делайте свою работу. А я сделаю свою.

Но не успел Кудыкин, вернувшись в штабной вагон, даже сесть за свой стол, как его вызвала одна из поисковых групп и доложила, что в лесу, недалеко от бронепоезда, задержаны два диверсанта.