Книга Девушка лет двадцати - Кингсли Эмис

Вот так он разглагольствовал до тех пор, вернее, уже и после того, как нам принесли шампанское, тарелку бутербродов с копченой семгой и еще один виски брюнетной масти. Я усердно сдерживался от усердного сдерживания какой бы то ни было реакции, когда Рой принялся лить принесенное виски в остатки старого, однако я, должно быть, переусердствовал, потому что он, ледяным взглядом уставившись на меня, сказал:

– Освободимся от произвола заданного ритма! Если изрядно не поддам к выходу на эту публику, ничего хорошего у меня не получится!

– Справедливо! В конце концов это же не выдающееся музыкальное событие!

– Боже, любой шум выдаем за искусство! – почти выкрикнул Рой, кстати, в очередной раз подтверждая, что гораздо более враждебен к нынешним новаторствам в музыке, если, как сейчас, возбужден и утратил бдительность, хотя, когда трезв, читает всем мораль о необходимости шагать в ногу с новыми веяниями. – Хорошо б и вам там попробовать… Ведь там совсем другая публика! Никаких этих жалких… У них ухо не приспособлено для восприятия нюансов в исполнении, которые привыкли улавливать вы. Или я. В иных условиях. Как вы думаете, что этому кретину надо?

Кретином оказался глазевший на нас швейцар, который явился сообщить Рою, что с ним по телефону желает побеседовать мистер Гарольд Мирз. Рой попросил меня посторожить его скрипку, я пообещал, и он поспешил вниз. Когда минут через пять Рой вернулся, я уже был несколько больше, чем до посещения клуба, осведомлен, кто кем был лет сорок тому назад. Вид у Роя был озадаченный, при том что хмельной.

– Что ему нужно?

– Я с ним так и не говорил. Какой-то тип, с трудом продираясь через собственный жуткий кашель, все выяснял, действительно ли я сэр Рой Вандервейн, а вдруг я его бабушка, после чего весьма долго объяснял, что звонит из дома мистера Мирза. Буквально вдалбливал. Ну а потом этот непонятно кто сказал, что мистера Мирза куда-то позвали, но он будет через минуту. – Все еще стоя Рой принялся с молниеносной скоростью поглощать бутерброды, одновременно прихлебывая виски, чтобы легче заглотнуть, затем продолжал: – Я получил подробнейший отчет о том, как им удалось меня разыскать. Что надо мистеру Мирзу? Неизвестно, но мистер Мирз скоро подойдет и сам лично все сообщит. Я подождал немного, потом мне надоело, и я повесил трубку. Полагаю, это его способ подбодрить меня перед выступлением. И все же не понимаю, почему мерзавец не соизволил лично со мною говорить! Очень странно.

– Позвоните ему сами через пару минут. У меня где-то при себе его домашний телефон.

– Да ну его к шутам! Мне нужно сделать одно дельце, которое никто за меня сделать не может, после чего надо двигаться. Надеюсь, с Сильвией все в порядке.

– Если бы с ней случилось что-то серьезное, они бы не устроили этот цирк. Просто ему захотелось вас подразнить. Не берите в голову.

– Стараюсь.

Я бы сказал, трамвайное депо распростилось с последним трамваем явно не вчера, поскольку рельсы уже были выворочены, а обе смотровые ямы заполнены (судя по всему) жестянками и битыми бутылками, при этом ничья рука даже символически не посягнула на плотный слой копоти, покрывавший сплошь каждый квадратный дюйм крыши, хитросплетение балок и голые кирпичные стены. Последние были отчасти скрыты под широкими полосами дерюги и мешковины, как бы окружавшими занавесом все строение с четырех сторон, – с целью ли смягчить влияние ветров, или из соображений лучшей акустики, или являясь частью декорации, определить было трудно, а спрашивать я не стал. Сцена, представлявшая собой невысокое деревянное возвышение, незавершенное и рискующее рухнуть, была заполнена дергающимися человекообразными существами, сжимавшими в руках музыкальные инструменты или микрофоны в окружении проступавшего из глубин электронного оборудования, по мощи достаточного, чтобы произвести термоядерный удар ограниченного действия. Тот, кто еще не утратил слуха, как мне кажется, не станет в здравом уме стремиться навстречу оглушительному реву, хотя именно нечто подобное неслось мне прямо в уши из динамиков, и с каждым новым после паузы взрывом оттуда меня снова и снова охватывал кошмар, пока наконец рев не грянул неизбывным потоком. То, чем я пытался дышать, казалось каким-то жидким, текучим газом, я бы даже сказал, некой желеобразной массой, колышущейся туда-сюда, словно под ударами огромной невидимой пинг-понговой ракетки. Пахло теннисными тапочками, волосами, плавленой изоляцией, и было невыносимо душно.

При том что помещение имело вид в высшей степени несовместимый с присутствием людей, все же те, кто здесь оказался, – пятьсот, тысяча зрителей? – видно, торчали тут уже не одну неделю. Не то чтобы все сплошь только и валялись тут и там, стояли, бродили, общались друг с другом, потихоньку занимались любовью, принимались танцевать, что-то покупали, что-то продавали, варили пищу и одновременно не то чтобы все сидели рядами на разложенных складных стульях, внимая действу, за которое хотя бы некоторые заплатили деньги. Повсюду валялись пластиковые сумки, радиоприемники, частично или полностью скинутая одежда, разноцветные газеты непривычного формата, куски материи, служившие одеялами, или палантинами, или и тем и другим одновременно, а также уже основательно скопившиеся горы всякого мусора. Кое-где можно было встретить и нормальное человеческое лицо: журналиста, родителя кого-то из выступавших или случайно завернувшего сюда пьяницу.

Подошел дегенерат-потомок Карла II и увел куда-то Роя. Девушка, предусмотрительно выбранная мной в качестве гида, подвела меня к концу ряда или некоторому ответвлению от него, и тут я заметил Терри Болсовера, чья физиономия среди толпы волосатой братии явилась радостным отдохновением для глаз. Рядом с ним я углядел свободный стул.

Моя сопровождающая произнесла довольно четко и даже, кажется, не переходя на крик:

– Можете пересесть поближе, если хотите!

– Нет, спасибо! – проорал я. – По-моему, все, что мне надо, я и отсюда услышу!

– Что вы сказали?

– Все в порядке!

Сидевшие, пристроившиеся на корточках, лежавшие между проходом и Болсовером не сделали ни малейшей попытки пошевельнуться, чтобы уступить мне дорогу, хотя воспринимали без раздражения, когда я толкал, наступал на кого-то, спотыкался о чей-то сапог или набитую сумку. Болсовер обернулся, увидел меня и довольно выразительно сдержал хохот, которого все равно бы никто не услышал. Я придвинул стул поближе и принялся протирать запотевшие очки.

– Вы здесь по заданию газеты или просто в качестве моральной поддержки приятелю? – спросил он, растягивая рот так же энергично, как только что моя сопровождающая: вне сомнения, навык профессиональный, наверное, сродни имеющемуся у рабочих-литейщиков и докеров на военной судоверфи. Отвечая, я попытался воспроизвести ту же манеру:

– Пожалуй, ради моральной поддержки! Насчет газеты пока неясно.

– Угу! Вы уж потерпите, это скоро кончится, потом будет потише.

Я вопросительно поднял брови.

– Да этот уж вроде собрался закругляться, как вдруг потянуло на повтор. Для такого три раза – максимум. Ну вот, сейчас конец!