Книга Площадь Революции - Борис Евсеев

Он стоял на площадке, не зная: войти, нет ли?

Мимо прошли под руку две древние старухи. Без звонка вошли они в квартиру, снова оставив дверь приоткрытой. Почти тут же из квартиры вышел мужик в вельветовых, явно ему узких брюках и черной рубашке. Глаза у него были злые и красные. Похлопав себя по карманам, он попытался найти сигареты или зажигалку. Но карманы так тесно влипли в ноги, что стало ясно: прятать или хранить в них ничего нельзя.

– Все тут с вами растеряешь. Самого себя похоронишь. – Мужик рванул ворот черной рубахи и заспешил вниз по лестнице.

Здесь вновь пришедший сообразил: тут похороны или поминки. Невероятная удача! Значит, можно войти без объяснений, без церемоний.

Не тратя и секунды даром, он вошел в богато и новомодно обставленную квартиру. Никто на него внимания не обратил.

За длинным столом в гостиной допивали два старика и молоденький светлоусый мальчик. В углу перешептывались пожилые дамы в пестро-черных платках.

– Сорок дней – а все не привыкну.

– После года привыкнете, Ия Львовна.

– Не скажите, милая! Хоть он и дальний, а сродственник мне.

– Богатый человек – всем родственник, – в голосе одной из пожилых дам послышались зависть и сарказм.

«Поминки! Не похороны!» – От этого стало легче, свободней. Сдержанно поклонившись, миновал он стол и вошел в смежную комнату. Там, пригорюнясь, тоже сидели на трехногих стульях, на светлокожем диване какие-то люди. Как раз против дивана была еще одна, и опять же приоткрытая, дверь…

Сняв черную газовую косынку и отворив зеркальную дверцу шкафа, она удивленно рассматривала свою мальчишескую, по моде чуть неровную, стрижку.

Он хотел выразить соболезнования и напомнить о том, что они вместе где-то учились или отдыхали, – но, пораженный ее мальчишеской, без косынки, головкой и еще больше – небрежно расстегнутым воротом блузки, – молчал.

Она вдруг заговорила сама:

– Всего сорок дней прошло, а жизнь другая, другая! И ведь, что странно. Так вот сразу и не скажешь, что стало другим. Как будто тяжесть какая-то ушла. Или – камень со спины сняли. Да еще эти дивные дневные огни… Вы заметили? Да, да! Я знаю: вы заметили. Иначе бы не пришли сюда. Кстати, вы не смотрите, что здесь все открыто. Здесь умелая, хорошо скрытая от посторонних глаз охрана. Но сегодня, сегодня… – Она тихо рассмеялась. – А вы помните? Мы ведь с вами соседями были. – Не поворачиваясь, она застегнула блузку, и он тут же вспомнил Южное Бутово, новый, но потом вдруг почему-то снесенный дом, недолгое их соседство по этажу, три или четыре года назад.

– И дом здесь – не смотрите, что старый. Он весь напичкан электроникой. Покойный муж любил во все старое новые пружинки вставлять. – Она негодующе фыркнула и наконец повернулась к нему от зеркала.

– Приходите послезавтра в церковь. Вообще-то я не религиозна. А вы?

Он неопределенно дернул плечом.

– Я так и думала. Я, знаете ли, пока шла из церкви, многое про вас пораскинула. Это меня покойный муж научил, сразу понять главное: зачем человек родился, зачем живет, что ему на этом свете определено сделать. Про вас я, кажется, кое-что поняла. – Глаза ее расширились, и она тут же отвернулась к зеркалу. – Приходите послезавтра. Просто походим возле церкви, посмотрим на дневные огни…

Через день к церкви она не пришла.

Огней, – которые, конечно же, были отсветом пылавших в храме свечей, – тоже не было: будний день или неурочный час, словом, церковь оказалась закрыта.

Побродив между луж, он отправился к зеленому деревянному дому. Внутрь его не пустили. Он стучал и звонил, но никто на крыльцо не вышел, дверь не отпер. Он стал искать вывеску, но нашел только картонку, вставленную за старинный наличник окна. На картонке было напечатано:

...

Представительство фирмы «The Sheep-fold»

New Zealand. Christchurch

Он уже собирался уйти, когда одно из верхних окон бесшумно отворилось.

– Привет, – сказала она. И постучала костяшкой пальца по зеленой решеточке. – Вам сейчас отопрут.

Через минуту-другую дверь, и верно, открылась. Поджарый, с усиками и бородкой, немолодой уже охранник, ни слова не говоря, пропустил его внутрь. Он хотел подняться по лестнице к знакомой уже квартире, но охранник мягко развернул его за плечо:

– Не сюда. Сюда, пожалуйста.

Она быстро вошла, почти вбежала в контору, обставленную светло-серой сверхсовременной мебелью. Из-за стола тут же поднялся и вышел вон какой-то служащий.

– Excuse me, – сказал он на ходу.

– Вы не представляете, как меня здесь достали, – сказала она, но при этом не нахмурилась, а улыбнулась. – В конторе все пришедшие обязаны отмечаться. Запишите свое имя, фамилию, адрес и пойдемте скорей наверх! Здесь есть внутренняя лестница.

Наверху, тоже в каком-то служебном кабинете, она спросила только: «Вы были у церкви? Видели огни?» – и тут же, не ожидая ответа, стала раздевать его, раздеваться сама.

– Вы не думайте… не думайте… – шептала она. – Не думайте, что все это так вот… случайно… бездарно… бессмысленно…

Она вдруг перестала стаскивать с себя юбку и, полуодетая, кинулась к шкафу. Выхватив почти наугад две полотняных салфетки, она вернулась и, ничего не говоря, стала прилаживать салфетку ему на глаза. С трудом завязав узел сзади, тут же притянула его лицо к себе.

– Так лучше… лучше… Без глаз лучше… Все острее, необычней… Вы чувствуете, как увеличивается моя левая грудь? А правая, правая?

Любовь с завязанными глазами – вначале бестолковая и детская – вдруг полностью захватила его. С силой и ненасытностью слепца он потянул ее за бедра, с силой же усадил на себя. С легкой ненавистью от того, что лишился зрения, он подымал и опускал ее и, словно боясь выпустить по слепоте своей из рук, время от времени сильно защемлял ей ягодицы. – Я говорила! Говорила! – тихо покрикивала она. – Так лучше! Так резче… Так запомнится…

Спустя несколько минут, сняв с себя ограничители зрения и лежа на спине, она глядела в потолок. Потом, закрыв глаза, спросила:

– Вы, наверное, заметили… Не могли не заметить… У меня сзади… Ну, словом, один природный недостаток…

– Говори мне «ты»…

– Нет-нет! «Вы» – намного лучше! Я думаю, два века назад люди в нашем положении обязательно говорили «вы». Мой покойный муж тоже всегда говорил мне «вы». Я до сих пор люблю его! Вы не думайте! Он был необыкновенный человек. Но вот – неожиданно умер. Мы и познакомились неожиданно. Он ведь приехал сюда из Новой Зеландии. Жил здесь полгода. Был очень крупным фермером. А здесь – представительство. Но по корням он наш! Славянин! Славянский горец. Есть целая нация – или, может я путаю, народность такая – бойки. У него и фамилия была – Бойко. Там, в горах Западной Украины, Чехии, Румынии – много тайного и непонятного. Необъяснимые исчезновения людей. А потом их возвращения: через сто лет, через двести… По-моему, его семья просто сбежала оттуда. Чтобы, чтобы… Нет, не буду вам этого говорить… В общем, в детстве, в 1948 году он эмигрировал с родителями в Австралию. Оттуда – на острова, в Зеландию. У него несколько крупных овечьих ферм под Крайстчерчем, на Южном острове. Есть и на Северном, под Манукау и Таурангой. Там везде овцы, овцы, и… титаномагнетитовые пески. Ну еще – яблоки и эти противные волосатые киви… Я была там. И знаете… знаете… Нет, и этого говорить не буду… Лучше – о муже. Ему было всего 65… А вам? Вам, наверное, и тридцати нет?