Книга Слуга царю... - Андрей Ерпылев

Слава богу… Слава богу… Слава богу… Еще тысяча тысяч слава богу…

Как муторно, оказывается, это — возвращаться живым и здоровым с того света! Почти стихи…

Проза оказалась еще муторнее: насквозь фальшивое сочувствие и расспросы, мерзкие шепотки за спиной… Кавардовского, конечно, приняли под белы рученьки как не принять, но какая там награда…

Сотни отписок и отчетов, допросов, плохо замаскированных под дружеские беседы, и бесед, очень похожих на допросы, обследования, комиссии и аттестации…

Когда же вся эта канцелярско-бюрократическая лавина выдохлась и мало-помалу пошла на спад, оказалось, что в Корпусе оставаться немыслимо. Ну… не принято это, понимаете?.. Да-да, конечно, ничуть не хуже… Да-да, нисколько не проиграете… Конечно-конечно… Вам просто нужно время, чтобы прийти в себя…

Совершенно двусмысленное положение с супругой, неделю назад обвенчавшейся наконец с давно любимым человеком, вообще было неразрешимым… Развод? Аннулирование брака? А дальше? Ребус! Шарада!! Анекдот!!!..

И тогда Петр Андреевич просто сдался и сбежал… Сбежал, чувствуя, как за его спиной все наконец облегченно вздохнули. Сделали наверняка вид, что он вообще не воскресал…

Никто не чинил ротмистру препятствий в возвращении на Урал, никто не устанавливал за ним надзора, по крайней мере заметного… Наоборот, необыкновенно легко уладилось с его решением поселиться в «выморочном» доме Колуна, совершенно никчемном после прошлогоднего разгрома банды и вывоза в Екатеринбург лаборатории. Наследников у Колуна не было, и дом был продан казной за бесценок, фактически подарен. Порой Чебриков чувствовал вокруг себя некую мертвую зону, заколдованный круг, границу которого все боялись переступать, с готовностью упреждая все желания его обитателя…

Граф, словно проклятый Кавардовским, которого почитал давно уже мертвым, сам стал изгоем…

* * *

— Обжился здесь, устроился, выветрил дух колуновский, — неторопливо рассказывал Чебриков Владимирычу, жадно ловившему каждое его слово. — Сначала по два раза в день пытался пройти в «ворота», потом реже… Потом и вовсе забросил… Мысль закралась крамольная: может, нарочно не пускает меня в свое нутро Континуум? Может, напортачил я там чего?..

Разговор затянулся. Язык рассказчика уже едва ворочался от усталости, а сам он находился на той грани, за которой обычно падают в сон, будто в омут. Не в лучшем состоянии был и слушатель, тоже давно уже поведавший Петру Андреевичу всю свою нехитрую историю после расставания с ушедшими дальше, на поиски прохода в Империю, путешественниками.

— Открылся переход два месяца назад, почти день в день, но пересечь границу я не смог. — Ротмистр надолго замолчал, выколупывая из портсигара неизвестно которую по счету папиросу. — Просто не смог, и все тут… Не испугался, что снова увязну в том, вашем мире — выход-то известен. В крайнем случае переберусь в Бергланд или дальше — в Парадиз… Нет, держало что-то здесь, и все тут… Ходил, проверял нашим старым способом — камешками, звонок провел оттуда, будто гостей ждал… А сам ни ногой…

— Это у тебя, Петр Андреич, психологический барьер, — авторитетно заявил Берестов, тоже разминая в корявых пальцах папироску из «казенных», от которых давно отвык со своими козьими ножками из ядреного самосада в Блаукифере. — Я ведь по этому делу дока: сколько в психушке оттрубил, сам чуть не психиатром стал, разбираюсь маленько… Перелом какой-то должен случиться, чтобы получилось. Клин, как говорится, клином вышибают…

Чебриков махнул рукой и поднес старику на лучинке огоньку из печки. Покурили молча, подумали каждый о своем…

— Ладно, — подытожил Владимирыч. — Спать пора укладываться. Не все же одним этим байбакам дрыхнуть. — Он кивнул на разметавшегося во сне на печной лежанке Войцеха. — Тоже пора честь знать — ночь и утро напролет ведь проболтали, вон одиннадцатый час уже…

* * *

Бывший дом Колуна, придирчиво изученный Владимиром еще прошлым летом, и в самом деле разительно переменился.

О бандитской «хавире», некогда тут процветавшей, больше не напоминало ничего — кругом царили чистота и уют, а обставлено новое жилище графа Чебрикова было, скорее, в городском стиле, причем с большим вкусом. Колорит деревенского дома сохранялся, наверное, лишь на кухне с массивной свежепобеленной печью, чисто выскобленным столом и половиками (естественно, все новое — «бандитское» Петр Андреевич давным-давно выбросил) да сенцы с полным набором кадушек всех калибров и назначений, коробов и ларей, все остальное разительно отличалось.

Многое в интерьере «поместья» напоминало Владимиру старинный дом рода Бекбулатовых в Касимове, где он провел большую и лучшую, нужно заметить, часть своего детства…

— Я тут пока не многое успел, — смущенно говорил Петр Андреевич, водя «экскурсантов» по своему жилищу, вопреки его словам имевшему вполне обжитой вид. — Вот, библиотечку свою привез, только начал распаковывать…

Слово «библиотечка» относилось к самому великолепному книжному собранию, которое Владимир видел в частном владении. Даже богатое книжное собрание Бежецкого, на глазок, значительно уступало графскому. Не будет преувеличением сказать, что перед восхищенными путешественниками сияло позолотой на разноцветных корешках, по самым скромным прикидкам, несколько тысяч томов, частью расставленных по полкам не особенно вычурных, но добротных и не лишенных некоторого изящества шкафов, частью разложенных стопками на обширном столе или просто на полу. Хотя под библиотеку граф отвел самое большое помещение дома — так называемое зало, даже на первый, беглый взгляд, было видно, что все книги здесь никак не поместятся. Косвенно подтверждали это фанерные вместительные ящики с пестрыми ярлыками уважаемой транспортной фирмы на боках, ожидающие вскрытия у стены.

— Еще прадедушка покойный начал собирать, да и дедушка Алексей Львович изрядным библиофилом был… А кое-что и от прежних Чебриковых осталось: с восемнадцатого века самое ценное сберегал и… Не все, конечно, сохранилось, но придется, видимо, дополнительный флигель пристраивать, — пожаловался Чебриков своим «экскурсантам». — Не рассчитал я, похоже, с площадями… Благо место позволяет, — он подвел Владимира и Берестова к окну, выходившему в огород. — Метров двадцать до соседского забора, видите? Я тут провел кое-какие геодезические изыскания…

Пшимановский, устав вслушиваться в непонятную для него русскую речь, оживился, только завидев книжное богатство, и тут же, предварительно испросив разрешения хозяина, мурлыкая себе под нос от удовольствия что-то совсем немелодичное, зарылся с головой в солидные тома, часть которых была отпечатана на немецком языке. Переводчика в лице Владимира, слава богу, не понадобилось, так как Чебриков хорошо говорил на языке Шиллера и Гете… В библиотеке Войцека и оставили, вернувшись в кухню, облюбованную под зал заседаний.

За ароматным чаем с местным смородиновым вареньем (о его происхождении хозяин, живший бобылем, предпочитал особенно не распространяться, но Бекбулатов со стариком тут же перемигнулись, пряча понимающие улыбки), более чем великолепным на вкус, разговор снова свернул на воспоминания и затянулся, подкрепленный появившейся вслед за чаем наливочкой, дотемна.