Книга Школа добродетели - Айрис Мердок

— Но он больной и старый…

— У него целы все зубы, — сказала Илона, — и его волосы не поседели.

— Вы не хотите согласиться, что он стар, что он не такой, как прежде, — начал Эдвард, — но наверняка…

— Он не старый, — перебила матушка Мэй. — Или, если уж на то пошло, он и старый, и не старый.

— Ты сам увидишь, — сказала Илона.

— Как он заболел — с ним случился удар или что?

— У него был удар? — спросила Илона у матушки Мэй.

— Господи боже, ты что, не знаешь?

— У болезней обычные имена… — проговорила матушка Мэй.

— Но ведь что-то произошло, он стал другим, беспомощным — когда?

— Это случилось во вторник, — ответила Илона. — Я запомнила, потому что…

— Когда, сколько лет назад?

— Некоторое время назад.

— Но когда именно? Не то чтобы это имеет значение, но…

— Это не имеет значения, — сказала матушка Мэй, — он всегда был не от мира сего.

— Ну хорошо, он лицедей, но ведь это болезнь. Что говорит доктор?

— У нас нет доктора, — ответила Беттина.

— Он был сам себе доктором, — сказала матушка Мэй. — Но естественно, ничего не смог сделать. Его состояние отчасти вызвано им самим и находится за пределами понимания…

— Но его наверняка можно вылечить! По-моему, у него либо удар, либо что-то с сердцем, кровь не поступает в мозг, хотя я в этом мало понимаю. Но я уверен, ему можно помочь, есть лекарства. Его нужно отвезти в Лондон, к специалисту. Они все время находят новые средства… Давайте я отвезу его в Лондон.

— Ты и в самом деле ничего не понимаешь, — покачала головой матушка Мэй.

Эдвард разглядывал три лица перед ним. Женщины опять стали такими похожими и в своей озабоченности казались постаревшими. Ему представилось, что их тонкие цветущие лица покрылись морщинками, иссохли, как слишком долго пролежавшие в кладовке яблоки, позолотели и размягчились. Сколько им лет? Илона не всегда говорит правду.

— Никакие доктора ему не нужны, — сказала Беттина. — Матушка Мэй — лучший из докторов. Ему идет на пользу то, что она ему дает, он от этого успокаивается.

— Ты хочешь сказать, она пичкает его наркотиками?!

— Любую пищу можно назвать наркотиком, — отозвалась матушка Мэй.

На ее лице застыло необыкновенное, лучезарное, почти гипнотическое выражение сосредоточенности и вкрадчивости.

— Он не всегда спокоен, — сказала Илона. — Порой он кричит.

— Значит, вот что я слышал ночью. Ты говорила, что это дикие ослы…

— Тут есть дикие ослы, — сообщила Беттина.

— Он, конечно, иногда раздражается и сердится, — сказала матушка Мэй, — и нам приходится его ограничивать. Один раз пришлось позвать на помощь лесовиков.

— Не может быть! — воскликнул Эдвард.

— Да-да, — подтвердила Беттина. — Он стал уничтожать свои работы. Нам пришлось его остановить.

— У нас сто лет ушло на то, чтобы поместить его наверху, — добавила Илона.

— Не понимаю, — сказал Эдвард. — Слушайте, может, нам выпить? Я имею в виду алкоголь, это ваше вино.

— Как насчет обеда? — спросила Илона.

— Илона, пойди-ка принеси немного вина, — велела матушка Мэй. — И хлеба захвати.

Илона вышла.

— Вы хотите сказать, что заперли его, как пленника?

— То ты говоришь, что он болен и нуждается в уходе, а теперь — что он пленник!

— Конечно же, никакой он не пленник, — сказала Беттина. — Мы тебе говорили. Иногда он может выйти на прогулку. Если он хочет, то может уйти. Он не хочет. С какой стати? Здесь его дом.

— Но сам-то он что думает? Он не хотел бы съездить в Лондон на лечение?

— Нет, не хотел бы.

— Я могу понять ваше желание, чтобы он выглядел… более внятным… более презентабельным, когда я с ним встречусь… — начал Эдвард.

— Мы ждали, — оборвала его матушка Мэй. — Ждали, когда он вернется. Он всегда возвращается.

— Но вы ошибались. Вы не поняли меня. Вы думали, что я сдамся, что я убегу от него, оставлю вас. Конечно, я… разочарован… Извините, дурацкое слово для такого случая. Мне так хотелось, чтобы он…

Появилась Илона с подносом, на котором стояли бутылка вина и стаканы, лежали яблоки и хлеб. Эдвард схватил бутылку — пробки в ней не было — и разлил вино по четырем стаканам.

Илона принялась разворачивать что-то принесенное под мышкой. Это оказалась ткань с какими-то длинными концами.

— Это что? — спросил Эдвард.

— Смирительная рубашка. Вот смотри, пользуются ею так.

Она принялась надевать рубашку на себя.

— Как ты можешь?! Прекрати!

Беттина вскочила, выдернула рубашку из рук Илоны и зашвырнула в угол по плиточному полу.

— Беттина, пожалуйста… — призвала матушка Мэй.

Илона покраснела и, плотно сжав губы, отошла в сторону; она села за стол подальше от остальных и закрыла лицо руками. Беттина тоже села. Эдвард подтолкнул стакан с вином к Илоне и сказал:

— Вы думали, я не вынесу правды, но это не так. Я хочу его узнать, я хочу за ним ухаживать. У нас с ним будут настоящие отношения. Для этого я и приехал сюда. Он мой отец.

— Уход за ним — нелегкое бремя, лучше оставить это нам, — ответила матушка Мэй. — И пожалуйста, не ходи к нему пока. Он от этого слишком возбуждается и забывается.

— Он был рад видеть меня.

— Он не узнал тебя, — сказала Беттина.

— Нет, узнал!

— Мы тебе скажем, когда его можно будет увидеть, — сказала матушка Мэй. — Думаю, скоро. Пожалуйста, прояви благоразумие и делай то, о чем мы просим. Мы знаем, что для него лучше.

— Я уверен, он хочет меня видеть, и уверен, что смогу ему помочь. Не могли бы вы хотя бы спросить у него? Как ты думаешь, Илона?

Илона, которая только что пила вино, разразилась слезами.

— Илона, замолчи, бога ради! — воскликнула Беттина.

— Почему вы пригласили меня сюда? — спросил Эдвард.

— Мы тебя пожалели, — сказала матушка Мэй. — Только и всего.

— А почему ты приехал? — задала вопрос Беттина.

— Я приехал к нему. Я был в отчаянии и думал, что он поговорит со мной, исцелит меня. Я думал, он меня защитит. Я думал, он будет мудрым и сильным. А теперь… это так ужасно… вы стыдитесь его…

— Это невыносимо!

Беттина шарахнула стаканом об стол и вышла из зала.

Громко хлопнула дверь в Переходе. Илона, продолжавшая рыдать, последовала за ней. Матушка Мэй не смотрела на дочерей — ее глаза были устремлены на Эдварда.