Книга Царство Небесное - Елена Хаецкая

Спустя короткое время она задала ему еще один вопрос.

— Откуда вы так уверены в том, что Ги де Лузиньян хорошо примет нас? Ведь я — соперница моей сестры-королевы! Вдруг он захочет нас уничтожить? А вы так безрассудно предаетесь на его власть!

— Ги де Лузиньян был помазан в Храме, он получил корону из рук государыни, которую признали законной прелаты Королевства. Мне безразлично, что он сделает с нами. Мы не можем идти против королевской власти, потому что она священна, потому что она — от Бога, а мы все живем на этой земле ради Бога. Поймите же, любимая: самим рождением в Святой Земле мы посвящены Господу.

— И даже если Лузиньян решит отрубить вам голову, чтобы избавить Королевство от соперника… — начала Изабелла.

Некоторое время ее муж молчал, и она вдруг поняла: он с предельной ясностью высказал ей все, что лежало у него на сердце. Он на самом деле так считает.

И как будто новыми глазами посмотрела на него Изабелла: мягкий, но выразительный профиль, глубоко посаженные глаза, полоска губ, совсем тонких, бескровных. Теплый свет и взвешенная в воздухе пыль окутывали его, он казался отделенным от мира людей и надежно защищенным.

— Вы любите меня? — спросила Изабелла.

Он повернулся к ней и тихо улыбнулся.

— Очень, — сказал он. — Даже не сомневайтесь.

Впереди был Иерусалим. Великий город, в котором никогда не будет короля Онфруа.

* * *

— Здесь сеньор Онфруа с супругой, — объявил слуга, когда король и королева, окруженные преданными вассалами, находились в большом пиршественном зале, где, согласно старой традиции, тамплиеры устраивали грандиозный пир по случаю коронации.

Пиршество длилось третий день. Ги и Сибилла уже почти ничего не ели и не пили: они сидели рука об руку во главе огромного стола, неподвижные и красивые, как надгробные изваяния. У них не хватало сил даже на то, чтобы обменяться взглядами.

Гуфье отбыл, никем не замеченный, намереваясь сообщить своему господину во всех подробностях историю о коронации Лузиньяна. Тамплиеры пропустили «цистерцианца», который изъявил намерение покинуть Иерусалим, но остановили у ворот четырех всадников: двоих солдат, рыцаря и женщину.

Рыцарь сказал так просто, словно не происходило ничего особенного:

— Пропустите нас в город, добрые братья. Я — Онфруа Торонский, а это — моя жена, госпожа Изабелла.

Тамплиеры переглянулись. Самый опасный из противников Ги явился лично, да еще с женой и без отряда вооруженных воинов! Как это следовало понимать?

— Граф Раймон — самый хитрый лис, какого только видывало солнце, — сказал орденский брат, старший в отряде. — Я должен сообщить обо всем магистру.

Онфруа и Изабелла, не сходя с лошадей, въехали на двор и остановились прямо за воротами, где их окружили тамплиеры. Двое солдат, бывших с ними, спешились и спокойно предались в руки стражи.

Онфруа ждал, расслабленно сидя в седле. Его маленькая жена, напротив, вся извертелась: она устала и хотела, чтобы история поскорее закончилась. Кроме того, ее раздражали проволочки.

Наконец явился Ридфор — прискакал, взмыленный, очень пьяный, красномордый, возбужденный, с дьявольски горящими глазами и мокрым полуоткрытым ртом.

— Кровь Господня! — закричал он, завидев Онфруа. — Не сеньор ли Онфруа перед нами? Какого черта вы тут делаете, мой господин?

— Я хотел принести клятву верности королю и королеве, — сказал Онфруа невозмутимо. — И супруга моя желала бы припасть к ногам сестры в знак возобновления их кровной дружбы.

Ридфор поперхнулся. Несколько секунд он смотрел на Онфруа, потом мешком свалился с коня, едва не упал, но удержался, схватившись за узду.

— Эй ты, — обратился он к одному из орденских братьев, — а ну-ка облей меня водой… И угости хорошим питьем господина. И госпожу.

Он знал, что Изабелле будет неприятно, если такой пьяный и распаренный вояка заговорит о ней с солдатами. И не ошибся: Изабелла отвернулась и чуть склонила голову, не желая встречаться с Ридфором глазами.

Голландец хмыкнул.

— Прошу пожаловать на пир, — сказал он.

Тамплиер, подбежав, окатил магистра водой с головы до ног. Тот заорал от наслаждения, встряхнулся, точно зверь, и сразу подобрался, посвежел, даже глядеть стал яснее.

— Я слышал, что вы, мой господин, — рыцарь из рыцарей, — произнес он, обращаясь к Онфруа. — Но даже не подозревал, до какой степени может простираться ваше благородство.

— Да бросьте вы кривляться, — сказал Онфруа неожиданно развязным тоном. — Сами знаете, у Раймона нет сейчас никаких шансов, а междоусобная война не нужна ни мне, ни братцу Ги. Она нужна только Саладину.

Ридфор поцеловал ему руку, оставив на перчатке Онфруа мокрое пятно, после чего взгромоздился на коня, и все трое понеслись к Храму Господню, где размещалась братия и где сейчас гремел коронационный пир.

При виде Онфруа Лузиньян встал. Чуть помедлив, поднялась и Сибилла.

Среди уставших от пьянства баронов, среди громоздившихся яств, обглоданных костей, ползающих под столами нищих, собак и утомленных сеньоров, среди закопченной роскоши пиршественного зала вдруг явились эти чистые, влюбленные дети: Онфруа, похожий на некрасивого северного ангела, и Изабелла с византийским солнцем в очах. Это было подобно падению чистого плода в мутную воду, которая на миг расступается, обнажая свою изначальную хрустальную прозрачность.

У Ги заныло в груди. В присутствии Онфруа и Изабеллы, высушенных и очищенных пустынным солнцем за время их путешествия из Наблуса, Лузиньян обостренно ощущал свою нежеланную сейчас телесность: потные волосы, тяжесть в животе. Даже влажная рука Сибиллы, которую он держал в руке, показалась ему сейчас слишком плотной, слишком земной.

— Я прошу, государь, принять от нас присягу в верности, — громко, совершенно спокойно произнес Онфруа, опускаясь перед королевской четой на колени. — Мы просим также прощения за то, что не смогли успеть на торжество вашей коронации. Клянемся служить вам — так, как вы пожелаете, и на том месте, куда вы нас поставите.

Ги шагнул ему навстречу и потянул за собой Сибиллу. Требовалось произнести в ответ ритуальные формулы и по всей законности принять клятву верности от Онфруа Торонского, но Ги просто не мог сейчас говорить. Он наклонился над невесткой и ее мужем, обхватил их руками, прижался лицом к их склоненным головам и беспорядочно, жарко поцеловал обоих в макушку.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ САД И ОДИНОЧЕСТВО

Глава десятая ПАСХАЛЬНАЯ СЕДМИЦА 1187 ГОДА

Король Ги, «маленький Гион», разбитый во всех сражениях, осмеянный и опозоренный, был изгнан из Королевства — изгнан храбрыми, сильными баронами. Не чета им Гион, младший сын, которому надлежало бы сделаться клириком или наемным капитаном, но уж никак не королем Иерусалима! Они слетелись на поражение, заранее разевая смердящие клювы, и вырвали Королевство у короля, а самому Ги, словно мальчику, удаляемому из пиршественной залы обратно в детскую, — чтоб не плакал, — вручили игрушку: маленький, недавно завоеванный английским Ричардом Кипр.