Книга Неотразимое чудовище - Светлана Алешина

— Со страхом расстанься, — зловеще усмехнувшись, провещала «гильотинщица». — Ничего страшного во мне нет. Добра тебе хочу.

Она деловито уселась напротив меня, продолжая буравить меня взглядом, в котором преобладал чисто меркантильный интерес — то бишь сколько можно с меня слупить за мою глупость?

Я застенчиво вперила взгляд в пол и пошуршала бумажками в кармане.

Она понимающе усмехнулась.

— Деньги мне твои не нужны, — ошарашила она меня. — Деньги нужны святому Трифону. Чтобы он тебя от сглазу освободил.

Я о святом Трифоне читала и задумалась, зачем ему вдруг понадобились деньги? Насколько я знала, святой никогда денег не брал, был бессребреником и добрые свои дела вершил безвозмездно. Конечно, со дня его мученической кончины прошло так много времени, что он мог измениться, но я все-таки сомневалась, что он сейчас отчаянно нуждается в деньгах. Правда, вслух своих сомнений я все-таки не высказала.

— Ну? — спросила хозяйка. — Рассказывай, что за хвори тебя мучают.

— Любовь, — пробормотала я, понимая, что это — единственная наличествующая у меня хворь. Как назло, в момент посещения этой целительницы я не могла пожаловаться даже на насморк.

— Безответная? — мгновенно заинтересовалась моя собеседница.

— Безответная, — еле слышно прошептала я, прикидывая в уме, кого же все-таки мне стоит пронзить стрелой в самое сердце. Тратить деньги за любовь Пенса — глупо, он и так ко мне вполне нормально относится. Мой дражайший босс вообще не шел в расчет — незачем осложнять отношения вспыхнувшим чувством! Ванцов? Ну, уж нет! Он тоже рыжий, как и я, и два таких вредных существа должны стоять на приличном расстоянии друг от друга.

— Фотография у тебя есть? — деловито спросила меня вещая дама.

Я смутилась и полезла в бумажник.

Первое, что я обнаружила там, был маленький снимок Даймона Хилла.

«Перст судьбы», — обрадовалась я. А ну как этот эгильот сработает, и сюда, в наш скромный Тарасов, на своем болиде, как прекрасный рыцарь, примчится Даймон Хилл, заключит меня в объятия и скажет: «О, моя Александра! Как долго я искал тебя!»

— Хороший парень, — одобрила мой выбор колдунья Аббасова. — Только лицо у него на кого-то похоже… Не пойму, на кого. Как зовут?

И вот тут-то я и сказала:

— Его? Его зовут Игорь.

* * *

Напрасно я вглядывалась в ее лицо — никаких эмоций на нем не отразилось.

Или наша «православная целительница» умела великолепно владеть собой, или она не нашла разительного сходства с Игорем Воронцовым.

— Очень хочешь быть с ним вместе? — поинтересовалась она, продолжая изучать светлый лик Даймона Хилла.

— Очень, — кивнула я.

— Парень, конечно, красивый, только вот… Уж больно имя у него нехорошее!

— Как это? — удивилась я. — Вроде бы имя как имя…

— Карма, — подняла она вверх палец.

Ее лицо стало торжественным. Размазанные и неопределенные до этого момента черты вдруг стали острыми, как будто она только что произнесла некий свой «символ веры».

— Карма… — шепотом повторила она. «Просто у меня такая карма, понимаешь?» — вспомнилось мне.

— Что вы этим хотите сказать? — округлила я глаза, старательно сохраняя в них выражение наивной глупости. — Его ожидает что-то ужасное?

— Или тех, кто рядом с ним.

Она приблизила фотоснимок к глазам и всплеснула руками:

— Да не он ли тебя, милая ты моя, сглаживает? Вон какие у него глаза! Как орлиные…

Представив себе, как меня «сглаживает» Даймон Хилл со своими «орлиными глазами», я с трудом удержалась от смешка.

— Не может быть! — искренне ужаснулась я, в душе извинившись перед ни в чем не повинном автогонщиком. — У него и времени-то нет на это.

— А он этого и сам не знает, просто такой у него крест — приносить близким несчастье! Особенно той, которая его возлюбила. То есть тебе. Спрячься от этой любви, девочка! Не принесет она тебе счастья!

— А может быть, все-таки попробуем? — робко предложила я, не спеша отказаться от своего светлого будущего с Хиллом.

Она тяжело вздохнула и подошла к картине, изображающей святого Трифона.

Задумчиво посмотрела на него, пошевелила губами и протянула свою пухлую ладонь:

— Давай триста рублей. Раз ты этого хочешь, мы с Трифоном противиться твоему желанию не станем. Но ты нас уж потом не ругай!

* * *

Она зажгла три свечи и что-то забормотала. Над фотографией несчастного, совершенно не повинного ни в каких прегрешениях Даймона в это время творились загадочные пасы руками. Я даже начала побаиваться, что чудесный, невесть где раздобытый Пенсом фотоснимок придет в негодность от постоянного соприкосновения с ее потными ладонями.

Несколько раз она оглянулась на меня, и я отметила, что взгляд у нее точно нехороший — с злыми льдинками в глубине. «Вдруг она и впрямь какая-нибудь ведьма», — подумала я. Вот сижу тут, рискую собственной душой, и даже, что немаловажно, здоровьем, и все это — чтобы выяснить ее истинное отношение к соседям.

Впрочем, о том, что она не любила Игоря, я догадалась без особого труда. Именно поэтому она и настаивала, что имя это нехорошее и является носителем зла.

Но почему?

Какая черная кошка между ними пробежала?

И насколько сильной могла быть ее ненависть, если допустить мысль о том, что она нарочно сваливала вину именно на него?

Или она и в самом деле почитала его злодеем?

— Вот так, моя милая, — наконец прекратила она свои колдовские извращения. — Он будет так в тебя влюблен, что и сама рада не будешь…

— Ну, почему же? — возразила я. — Кажется, я этого и хотела.

— У меня был знакомый с таким же взором, — сказала она. — Не хочу тебя пугать, но…

Она замолчала и вдруг спросила:

— Может, кофейку выпьешь со мной? А то одной скучно.

Я кивнула.

Надо же, оказывается, специалистки по магии бывают одиноки настолько, что им не с кем поговорить по душам?

Очевидно, она действительно дорожила дружбой с Машей, а все вокруг этого не понимали, видя перед собой только странную женщину, зарабатывающую себе на жизнь столь странным способом, как эгильот?

* * *

Нет, она не вызывала у меня симпатии.

Но, когда я согласилась выпить с ней кофе, она так обрадовалась, что я испытала к ней жалость.

Знаете, такое вот неприятное чувство с маленьким оттенком гадливости — она по-прежнему мне не нравилась, и в то же время я сочувствовала ее одиночеству.

Может быть, за мой сеанс милосердия святой Трифон выдаст мне поощрение в виде ее откровенности?