Книга Телевидение - Олег Андреев

Москва

Уже под утро Крахмальников добрался до квартирки на Кондратюка и свалился замертво. Надо было выспаться. День предстоял трудный.

Проснулся в одиннадцать и не сразу сообразил, где он. В первый раз он спал здесь один. Теперь, в утреннем мутном свете, стены выглядели еще неуютнее, холоднее. И кто додумался наклеить голубые обои?

Да, не место красит человека, а человек место. Было здесь когда-то и тепло и уютно, и обои казались веселыми.

Крахмальников залез под душ, пятками чувствуя шероховатость старой, потертой ванны. Брезгливо поджал пальцы.

В комнате зазвонил мобильник.

Как был голый, Леонид бросился к телефону:

— Алло.

— Лень, это я. Ты где? Жена.

— Я на работе, ты же знаешь, у нас сейчас аврал.

— Знаю, у нас тоже. Я напомнить — сегодня мы в восемь должны быть в Доме оперы у Ростроповича.

— Да.

— Пока.

— Ой нет, Валя, у нас сегодня собрание.

— Отмени. Ростропович важнее.

— Я перезвоню.

Господи, как он мог забыть! Сегодня Ростропович и Вишневская открывают на Остоженке Дом оперы.

Леонида с женой пригласили еще за месяц. Он не может не пойти. Там и оба президента будут. Это же событие.

Крахмальников тщательно выбрил щетину на скулах, поохал, опрыскиваясь “Эгоистом”, надел чистую рубашку — здесь у него был запас. Костюм для передачи у него на студии. А для работы и этот сойдет.

Но на работу почему-то идти не хотелось.

Он знал, что там его ждут, уже прошли несколько новостных блоков, уже, наверное, поступили новые сведения от Никитина. Надо провести тракт вечернего ток-шоу. Да полно еще дел!

Крахмальников сидел на широком матрасе и смотрел завороженно за окно.

Останкинской башни не было. Пропала, исчезла, испарилась.

Это было удивительно. Они с Аллой по поводу этого бетонного шприца как только не острили. Он у них был и указующим перстом, и вечно готовым мужским достоинством, и дамокловым мечом, и пупом земли, и восклицательным знаком, и, конечно, постоянным напоминанием, что это их работа.

А сейчас башня пропала.

Крахмальников даже не пытался понять почему. Ну, наверное, туман скрыл ее, а может, и в самом деле упала.

Ему даже нравилась эта жутковатая мистика. Нет башни, нет его работы, нет телевидения вообще. Он никому не нужен. О нем все забыли. Люди по вечерам не пялятся в ящик, а ездят в гости, общаются с женами, воспитывают детей и гуляют по улицам. Станет только лучше. Гораздо лучше.

Он просидел так минут двадцать. Ни о чем не думая. Думая обо всем.

Потом подул ветер, и шпиль проявился.

Крахмальников встал и пошел на студию.

Далеко от Москвы

В небольшой комнате таможни сидела невероятных размеров женщина с воинственными черными усами. Наверное, на ее форму ушло в два раза больше материи, чем требовалось для самого крупного мужика.

— Дэ ты их найшов? — густым басом поинтересовалась она у таможенника.

— У ватони, — ответил тот.

— Сопротывлялыся?

— Ни, — отрицательно замотал головой парень.

— Почему нас задержали? — возмущенно спросила Алина у, толстухи.

Та смерила ее взглядом с головы до ног:

— Зараз перевирымо и скажемо чому… Покажьте багаж.

Саша молча раскрыл чемодан, отступил ч л шаг: смотрите.

Толстуха, сопя и отдуваясь, прилагая героические усилия, встала со стула, потыкала пальцем в вещи, затем начала по одной доставать и рассматривать. Все воротники Сашиных рубашек она просмотрела на свет, каждый миллиметр шва ощупала пальцами. В два счета оторвала подметки у новых, еще ни разу не надеванных Сашиных туфель, только вчера купленных Алиной в итальянском бутике.

— А вещи-то портить зачем? — не выдержал Казанцев.

Толстуха обернулась, обожгла его взглядом черных глаз и снова принялась за дело.

Она очень обстоятельно осмотрела Алинины наряды, одно платье даже приложила к себе: увы, туда вряд ли поместилась бы даже одна необъятная нога усатой таможенницы. Видимо из мести за мелкие Алинины размеры отодрала каблуки и у ее вечерних туфель. Алина промолчала. Великанша достала ее нижнее белье: вероятно, оно показалось ей очень смешным, потому что женщина вдруг улыбнулась, и ее лицо совершенно преобразилось, показалось даже миловидным. Но улыбка сияла недолго: лифчик вместе с вытащенными косточками полетел на груду уже проверенных вещей.

Закончив осмотр, толстуха внимательно осмотрела пустой чемодан, заглянула во все карманы и кармашки, прощупала его весь и передала таможеннику. Тот достал из стола нож и привычным жестом резанул наружную матерчатую обивку — нет ли чего между нею и подкладкой?

Таможенница тем временем вытряхнула полиэтиленовый пакет, куда бережливая Алина сложила остатки еды и прессу. Понюхала каждый кусок колбасы и разломила пополам каждый кусочек хлеба. Потом взялась за Алинину сумку и буквально ее распотрошила.

Покончив с чемоданом, таможенник велел Саше выложить все из карманов. Вывалил на стол содержимое бумажника, пересчитал наличность. Негусто: двести тридцать два российских рубля и какая-то бумажка в пластике.

— Шо це? — спросил таможенник.

— Кредитная карточка.

Любознательный парень повертел карточку в руках, понюхал:

— А для чего?

— Вместо денег, — популярно объяснил Казанцев, которого ситуация уже начала забавлять.

Парень аккуратно, двумя пальцами вложил ее в бумажник, потом небрежно запихнул туда смятые ассигнации.

— Пройдемте для личного досмотру. — Он направился к двери в соседнее помещение, поманив Сашу пальцем.

— То есть как! — вспыхнул Казанцев. — Да вы что тут все, с ума посходили?! Вы права на это не имеете!

— Права, гражданин, будете качать в своей стране, — жестко ответил таможенник. — Идемте, пока вас не скрутили. Чуетэ, ни?

— Чую, — сказал Казанцев.

Москва

Коммерческий директор фирмы “КВИН” сняла очки и улыбнулась Долговой.

— Что ж, Ирина Васильевна, вы, как всегда, на высоте.

Ирина про себя звала директрису Королевой. Это была красивая женщина без возраста. Огромной конторой, где работали в основном мужчины, она управляла легко и с достоинством.

— А вы обедали? — спохватилась вдруг хозяйка кабинета.