Книга В лучах мерцающей луны - Эдит Уортон

Слава богу, в этом не возникнет необходимости! Его в достаточной мере проинформировали о бракоразводной процедуре во Франции, так что он знал: присутствия жены при этом не требуется, и если просто повезет и он примет какие-то меры предосторожности, то может не увидеть ее даже мельком и издалека. Он не собирался оставаться в Париже дольше чем на несколько дней, и в это время будет нетрудно — зная вкусы ее и Олтрингема — избегать мест, где они могут столкнуться. Он не знал, где она живет, но предполагал, что у миссис Мелроуз или у каких-нибудь других состоятельных друзей, а не то, в предвидении богатства, поселилась в «Нуво-люкс» или в миленькой собственной квартирке. Он не сомневался — как это ни было больно, — что Сюзи «устроится»!

Первым, кого предстояло посетить, был его адвокат, и, когда он шагал к нему по знакомым улицам, в каждом встречном лице, в каждой отдаленной фигуре ему виделась она. Невыносимое наваждение. Конечно, это долго не продлится, но пока он не мог избавиться от болезненного ощущения, будто он беглец в каком-то кошмаре — единственный видимый человек, преследуемый призрачной толпой. Казалось, глаз столицы не сводил с него немигающего взгляда.

У адвоката ему сказали, что в качестве первого шага к свободе он должен обзавестись постоянным местом жительства в Париже. Он, разумеется, знал об этом условии, поскольку видел много друзей, которые шли в суд по бракоразводным делам в той или иной стране, и успел достаточно ознакомиться с процедурой. Но это обстоятельство предстало ему в ином свете, едва он попробовал взглянуть на него применительно к себе и Сюзи: как если бы личность Сюзи до сих пор была тем фактором, благодаря которому события меняли свой вид. Он нашел себе «местожительство» в тот же день: безвкусно обставленную rez-de-chaussée,[32]явно предназначенную для совершенно иных целей. И после того как консьержка благоразумно удалилась с задатком в кармане, он, сидя там и оглядывая вульгарную плюшевую роскошь, расхохотался при мысли, чем это будет считаться в глазах закона: Домом — Домом, оскверненным его собственным проступком! Домом, в котором он и Сюзи строили свое ненадежное счастье и в котором увидели, как оно рассыпалось под грубым воздействием его неверности и его жестокости — ибо ему сказали, что он должен предстать грубым с ней, равно как и неверным! Он посмотрел на стены, увешанные сентиментальными фотогравюрами, на начищенных бронзовых ню, траченные молью шкуры и пеструю постель — и снова нереальность, невозможность всего происходящего с ним растеклась по его венам, как наркотик.

Чтобы встряхнуться, он поднялся, запер на ключ кошмарную квартиру и вернулся к адвокату. Он знал, что в строгой, бесстрастной атмосфере конторы процедура сообщения адреса квартиры придаст некую реальность этой иллюзорной сделке. И с любопытством наблюдал за адвокатом, который, как положено, записывал улицу и номер дома на одной из бумаг в папке с его собственным тщательно выведенным именем.

Когда он прощался с адвокатом, ему пришло в голову поинтересоваться, где живет Сюзи. По крайней мере, он вообразил, что это только что пришло ему в голову и спросил он об этом просто из предосторожности, дабы знать, какого квартала Парижа ему избегать; но на самом деле вопрос был у него на губах с того момента, как он вошел в контору, и, более того, сидел в сознании с тех пор, как утром вышел с вокзала. То, что ему было неизвестно, где она живет, делало весь Париж бессмысленным и непонятным, как циферблат огромных часов без стрелок.

Адрес в Пасси удивил его: он воображал, что она будет где-нибудь по соседству с Елисейскими Полями или пляс-де-л’Этуаль. Но возможно, или миссис Мелроуз, или Элли Вандерлин снимали домик в Пасси. Что ж, это было некоторым облегчением — знать, что она так далеко. Никакие дела не звали его в этот район почти за городом, за Трокадеро, и было куда меньше шансов натолкнуться на нее, чем если бы она жила в центре Парижа.

Весь день он бродил по городу, избегая фешенебельных кварталов, улиц, на которых в пять рядов блестели частные авто, и силуэты в мехах и перьях выскальзывали из них и исчезали в дверях кафе-кондитерских, картинных галерей и ювелирных магазинов. Несомненно, в каких-то из подобных сценок фигурировала и Сюзи: стройнее, изящнее, живее других образов глиняных, но подражающая их повадкам, болтающая на их жаргоне, перебирающая те же самые жемчуга и соболя. Он перешел по мосту Сену и по набережным углубился в Сите, в лабиринты старого Парижа, к огромным серым сводам церкви Сент-Эсташ, многолюдным улицам квартала Маре. Разглядывал памятники, застывшие перед витринами магазинов, сидел в скверах и на набережных, смотрел на торгующихся, спорящих, флиртующих, ссорящихся людей, работниц, гуляющих дружными стайками, скулящих нищих на мостах, бездомных бродяг, дремлющих на бледном зимнем солнце, матерей в трауре, торопливо ведущих детей в школу, и проституток, тоскливо топчущихся возле кафе.

День томительно тянулся. К вечеру его начало страшить одиночество, и он стал подумывать, не пообедать ли в «Нуво-люкс» или в каком другом фешенебельном ресторане, где наверняка встретит знакомых, которые пригласят его в театр, ночной клуб или дансинг-холл. Что угодно, куда угодно, только отвлечься от сводящих с ума мыслей, вращающихся по кругу. Он почувствовал тот же слепой страх одиночества, что и месяц назад в Генуе… Если даже он столкнется с Сюзи и Олтрингемом, что с того? Лучше уж покончить с этим раз и навсегда. Люди давно перестали воспринимать развод как трагедию: разведенные пары до последней минуты вместе обедают, а после встречаются друг у друга дома, счастливые сознанием, что благодаря их новым бракам образовались два новых центра досуга. Большинство пар, так философски отнесшихся к разводу и вторичному браку, без всякого сомнения в свое время испытывали страсть, верили в бессмертие любви, тогда как он и Сюзи просто и откровенно заключили деловое соглашение к обоюдной пользе. Этот факт внес последний штрих в нелепость его мучений и переживаний, и он сам себе показался гротескным и старомодным, как герой романтической литературы.

Он встал со скамьи, на которой сидел в Люксембургском саду, и подозвал такси. Стемнело, и он собирался вернуться в отель, отдохнуть, а затем пойти пообедать. Но вместо этого дал шоферу адрес Сюзи, забрался на сиденье, сложил руки на ручке зонта и уставился перед собой, словно выполнял некую утомительную обязанность, с которой необходимо покончить, прежде чем думать о более важных вещах.

«Это самый простой способ», — услышал он собственные слова.

На углу улицы — ее улицы — он остановил такси, вышел и стоял в неподвижности, пока машина, тарахтя, не скрылась из виду. Это была короткая невыразительная улица, намного более далекая, чем он ожидал, конец которой растворялся в тени густых деревьев. Начал накрапывать дождик, и в полутемном окраинном квартале было темно, почти как ночью. Лэнсинг шагал по пустынной улице. Дома стояли тесно, всего в нескольких ярдах друг от друга, отделенные голым кустарником, а от тротуара — изгородями и калитками. Поначалу он не мог различить их номеров, но вскоре, поравнявшись с фонарем, увидел, что освещаемый им небольшой облезлый домик и есть тот, который он ищет. Открытие удивило его. Ему представлялось, что, как это часто случалось в отдаленных уголках Пасси и Ля-Мюетт, убогая улочка ведет к роскошной частной гостинице, построенной на окруженных деревьями руинах старинной усадьбы. Такова была последняя прихоть богачей — устроиться на этих окраинах Парижа, где природа еще оставалась в сохранности; и он представлял себе Сюзи в каком-нибудь особняке с колоннами, из окон которого льется свет на блестящий газон и ворота со скульптурами. Вместо этого он увидел дом в шесть окошек, стиснутый другими такими же, с бельем, полоскавшимся на ветру между тощими кустами. Уличный фонарь иронически освещал его обветшалый фасад, напоминавший лицо усталой работницы, и Лэнсинг, опершись на ограду дома напротив, тщетно пытался совместить свое видение Сюзи со столь скромным жилищем.