Книга Содом и Гоморра. Города окрестности сей - Кормак Маккарти

— Да, сэр.

— Можешь спросить у кого угодно.

— Да, сэр.

— До моих лет доживешь, перестанешь обращать внимание на всякие пустые экивоки. Думаю, именно это Мэка иногда во мне напрягает. Но ты спрашивай, не стесняйся.

— Да, сэр. А пить вы как — взяли и бросили?

— Нет. Для этого у меня больно уж сильная была привычка. Я бросал и начинал снова. Бросал и снова начинал. Но в конце концов сподобился бросить напрочь. Может быть, просто стар стал для этого дела. Во всяком случае, доблести моей тут никакой нет.

— В том, что пили, или в том, что бросили?

— Ни в том, ни в другом. Нет никакой доблести в том, чтобы бросить то, чему предаваться все равно больше не способен. Красиво, да?

Он кивнул в сторону заката. Закат почти погас, оставив в небе лишь темный слоистый пурпур. Таящий в себе холод грядущей тьмы, который уже излился и затопил все вокруг.

— Да, сэр, — сказал Джон-Грейди. — Красиво.

Старик вынул из кармана сигареты. Джон-Грейди улыбнулся.

— Я смотрю, курить вы не бросаете, — сказал он.

— Хочу, чтобы меня похоронили с пачкой в кармане.

— Думаете, там они вам понадобятся?

— На самом деле не думаю. Но человеку свойственно надеяться.

Он бросил взгляд в небо:

— Интересно, куда зимой летучие мыши деваются? Им надо ведь что-то есть.

— Может, они какие-нибудь перелетные?

— Надеюсь.

— Как вы думаете, стоит мне жениться?

— Ч-черт, сынок! Мне-то откуда знать?

— Вы ведь так и не женились?

— Это не значит, что я не пытался.

— И что — попытка оказалась неудачной?

— Она мне отказала.

— А почему?

— Я для нее был слишком беден. А может быть, для ее папаши. Не знаю.

— А что было с ней потом?

— С ней странная произошла штука. Она потом вышла за другого парня и умерла в родах. В те времена это было вполне обычное дело. Очень была красивая девушка. Женщина. Но ей, кажется, и двадцати-то не было. Я до сих пор о ней часто думаю.

На западе умерли последние сполохи заката. Небо стало темным и синим. Потом просто темным. На доски около того места, где они сидели, легла полоса света от кухонного окошка.

— По некоторым иногда скучаешь, хочется знать, что сталось с теми или этими людьми. Где они живут, как у них дела или где они умерли, если умерли. Вспоминаю, например, старого Билла Рида. Частенько говорю себе, как бы самого себя спрашиваю: что, интересно, сталось со старым Биллом Ридом? Да только вряд ли я это узнаю. А мы с ним друзьями были, да.

— А еще?

— Что — еще?

— По чему еще скучаете?

Старик покачал головой:

— Вот щас как заведу!

— Что, по многому?

— Ну, не по всему, что было в молодости. Вот не скучаю по тому, как мне сапожными щипцами рвали зуб, когда для обезболивания была одна холодная вода из колодца. Но по той жизни, что была тут в приграничье в старину, я скучаю. Когда не было никаких этих оград… Со стадами на север я прошел весь путь четыре раза. Это лучшее время в моей жизни. Самое лучшее. Свобода… Новые места… Ничего лучше этого в мире нет. И никогда не будет. Сидеть со всеми вместе вечером у костра, когда стадо расположилось на ночлег и нет ветра. Нальешь в кружку кофе… И слушай себе, как старые ковбои рассказывают свои истории. Занятные, между прочим, истории. Свернешь себе сигаретку. Потом спать. Нигде так сладко не спится. Нигде.

Он выбросил окурок в темноту. Открылась дверь, выглянула Сокорро.

— Мистер Джонсон, — сказала она, — шли бы вы в дом. Для вас уже холодновато.

— Иду сей момент.

— А я, пожалуй, двинусь, — сказал Джон-Грейди.

— Не заставляй ее ждать, — сказал старик. — Они этого не переносят.

— Да, сэр.

— Давай, дуй.

Джон-Грейди встал. Сокорро скрылась в доме. Он опустил взгляд на старика:

— И все же вы полагаете, это не такая уж хорошая идея, я правильно понял?

— Насчет чего?

— Насчет жениться.

— Я этого не говорил.

— Но вы так думаете, верно?

— Я думаю, надо следовать велению сердца, — сказал старик. — Это все, что я думаю по любому поводу.

Двигаясь по Хуарес-авеню в толпе туристов, на углу он увидел знакомого мальчишку-чистильщика и помахал ему рукой.

— А! Идете небось на свидание со своей девушкой, — сказал мальчишка.

— Нет. Иду повидаться с другом.

— А она по-прежнему ваша novia?[174]

— Да, конечно.

— И когда свадьба?

— Очень скоро.

— Она сказала «да»?

— Сказала «да».

Мальчишка ухмыльнулся:

— Otro más de los perdidos[175].

— Otro más.

– Ándale pues[176], — сказал мальчишка. — Тут я помочь не в силах.

Джон-Грейди вошел в бар «Модерно», снял шляпу, пристроил ее среди других шляп и мелких музыкальных инструментов на длинную вешалку у двери и прошел к столику рядом с тем, что был зарезервирован для маэстро. Бармен через весь зал кивнул ему и поднял руку.

— Buenas tardes[177], — сказал он.

— Buenas tardes, — ответил Джон-Грейди.

Сел, сложил руки перед собой на скатерти. За столиком в углу сидели двое престарелых музыкантов в заношенных сценических костюмах, они ему вежливо кивнули, признав в нем друга маэстро, он кивнул в ответ, и сразу к нему заспешил по бетонному полу официант в белом фартуке. Подошел, поприветствовал. Джон-Грейди заказал текилу, официант поклонился. Будто клиент тем самым принял важное и очень правильное решение. С улицы доносился детский гомон, выкрики бродячих торговцев. Прямоугольный столб света от забранного решеткой уличного окна прорезал пространство у него над головой и бледным трапецоидом косо утыкался в пол. В его центре, будто экспонат, выставленный на обозрение в погнутой и покосившейся клетке, сидел и мылся огромный светло-рыжий кот. Кот встряхнул ушами и зевнул. Потом повернулся и стал смотреть на Джона-Грейди. Пришел официант, принес текилу.