Книга Кровь избранных - Кай Дзен

Открывший ему неприветливый старик, видимо дворецкий, поначалу ничего не желал слушать, но потом смягчился.

— У меня при себе имеется кое-что, принадлежавшее барону Хофштадтеру. Вопрос строго конфиденциален, и я могу это передать только лично в руки его сыну Дитриху.

Выставить Шань Фена, не доложив хозяину, слуга не отважился.

Комната утопала в коврах и бархате, окно закрывали тяжелые венецианские шторы. Помещение очень напоминало дирекцию «Нефритовой бабочки»: хороший вкус в сочетании с откровенным западным декадансом. Относительно личности человека, который даже не привстал с дивана при его появлении, сомнений у Шань Фена не возникло. Он походил на барона. Так, наверное, профессор выглядел лет в двадцать. Только свет в глазах был другой: гораздо мрачнее.

— Шань Фен?

— Да, майн герр.

— Китайчонок моего отца, на сей раз отсутствующего по уважительной причине?

— Именно так, майн герр.

— А ты знаешь, что у тебя занятный выговор? Полагаю, в сумке, в которую ты так вцепился, находится последний дар.

Шань Фен не нашелся, что ответить.

Хофштадтер выпростал из рукава домашнего халата тонкую белую ладонь и протянул ее вверх, словно ожидая, что китаец положит вещи отца.

— Ну же, смелее!

Молодой человек отдал Дитриху сумку, и тот, взвесив ее в руке, небрежно поставил на ковер, словно она его больше не интересовала.

— Можешь идти. Густав накормит тебя, если хочешь. И будем без спешки решать, что с тобой делать.

Парень не ожидал такого приема. Наверное, следовало отдать еще и копии записей, которые он на всякий случай переложил в свою сумку. Однако Шань Фен не смог. Слишком уж мало сын походил на отца.

Еще двое суток молодой человек провел на вилле, ожидая, что Дитрих поинтересуется записями: он ведь все-таки химик и должен понимать, о чем речь. Но парня никто не звал. На третий день китаец решил сам встретиться с Хофштадтером. Ему не запрещали свободно передвигаться по вилле: видимо, его почтительная робость произвела впечатление. Часов в десять утра Шань Фен постучал в дверь и зашел в комнату хозяина дома.

Темная прихожая, где нежданного гостя приняли в первый день, оказалась пустой. Молодой человек тихо миновал ее и подошел к алькову с кроватью под балдахином. Дитрих еще спал. Какое-то время китаец постоял в нерешительности: вряд ли хозяин будет рад, если его разбудит незваный чужак. И только он, пожалев о своем порыве, повернулся и собрался выйти, как отворилась боковая дверь и в комнату вошла красивая блондинка с чуть припухшим со сна лицом. Увидев китайца, женщина закричала, но слов Шань Фен не разобрал. Сзади раздался смех: сев на постели, Хофштадтер от души забавлялся сценой, и в глазах его в этот раз не стояла сонная муть. Все еще попискивая, красотка посильнее запахнула халат:

— Я возвращалась из ванной и вдруг… вижу перед собой это животное!

Напустив на себя важный вид, Хофштадтер ответил полушутя-полусерьезно:

— Юта, следи за собой и не говори в таком тоне о моем личном камердинере. Он человек восточный, но хорошо говорит по-немецки. К тому же парень очень обидчив.

Дитрих снова засмеялся и скрестил руки на затылке:

— Иди, Шань Фен, потом побеседуем.

Они и вправду пообщались, но китайцу разговор не понравился. Сын считал отца не более чем полупомешанным стариком, одержимым бредовыми идеями, из-за которых тот и бросил семью. Мать от такого потрясения умерла, а у Дитриха со временем появилось ироническое и лишенное иллюзий отношение ко всему на свете. Немец верил только в то, что касалось непосредственно его личного удовольствия. У китайца такой стиль жизни вызывал отвращение и в то же время притягивал: раньше ему ни разу не попадались люди, занятые только собой. Это был вызов. Хофштадтер хотел сделать из Шань Фена дворецкого, видимо заменив старого Густава, который уже не мог бегать по первому требованию. Домоправителя такой поворот событий явно ошарашил, но не огорчил, поскольку от такого человека, как хозяин, можно ждать чего угодно.

Снимая вечером сапоги в комнате для прислуги, Шань Фен улыбнулся про себя и подумал, что, несмотря на коммунизм и все такое прочее, он как был, так и остался всего лишь кули,[112]обычным восточным слугой.

С тех пор прошло два месяца, а китайцу так и не удалось понять личность хозяина. Хофштадтер тратил уйму времени на скучные светские ритуалы, партии в вист со знатными дамами и высокими военными чинами, на вечеринки и свидания с девицами, которых он регулярно менял. Но в конце концов Дитрих заинтересовался дневниками и записками отца, занялся их изучением и пару раз забрасывал нового дворецкого вопросами о деятельности старого ученого. Шань Фен не всегда мог дать исчерпывающий ответ, но сына профессора это не особенно беспокоило.

Порой у китайца возникало ощущение, что Дитрих над ним подтрунивает, как и над всеми остальными. Пару недель назад они отправились в Травемюнд, пригород Любека, расположенный около Балтийского моря. Шань Фен никак не мог взять в толк, какое удовольствие белокожие люди в нелепых пляжных костюмах получали, барахтаясь в ледяной воде. И еще считали, что это полезно для здоровья! От одного взгляда на них молодого человека бил озноб, но в купальню он все же пошел: ему хотелось посмотреть на забавное зрелище. Графиня фон Растембург, тетушка последней пассии Хофштадтера, бесцветной девицы с томными манерами, заметила, как китаец с интересом разглядывает плавающих друзей хозяина. Позже, когда молодой человек обносил напитками гостей, расположившихся на террасе гостиничного номера люкс, старая дама ехидно сострила:

— Ну вот, теперь видно, что ваш китайчонок и свое дело знает, а не только любуется женскими ножками в воде.

Шань Фен застыл с подносом в руках, а Дитрих с готовностью вмешался:

— Он еще многое умеет, графиня. Этот, как вы изволили выразиться, китайчонок может ножом вырезать сердце из груди, глядя человеку в глаза те несколько секунд, что тот еще будет жить. Я сам видел: любопытнейшее зрелище.

Услышав вдохновенное вранье Дитриха, графиня весь остаток дня молчала и тайком пристально изучала парня, когда думала, что он не видит.

Тем же вечером Шань Фен стал начищать золотую булавку в виде стрелки компаса, которую хозяин все чаще вкалывал в борт пиджака, отправляясь на какое-нибудь светское мероприятие. Во время работы парень снова вернулся мыслями к перепалке Хофштадтера с графиней фон Растембург. Старуха сочла китайца заморской диковиной, но ведь и Дитрих в ее представлении тоже был этаким чудиком, призванным развлечь приятелей. Тут немец подошел к Шань Фену, взял из его рук заколку и небрежно воткнул в левый лацкан. Долго и пристально поглядев на молодого человека, сын профессора процедил в своей обычной иронической манере: