Книга Убийцы прошлого - Калеб Карр

То, что меня привел в чувство и затем унес на себе человек, говорящий по-английски, удивляло куда меньше, чем то, что я вообще остался жив.

— Ты полный дурак, — со смехом сказал высокий, сильный мужчина в солдатской одежде, перебросивший меня через плечо. — Ты что, приехал посмотреть на горилл, а затем обнаружил, что они все мертвы?

— Дурак? — повторил я. Повернув голову, мотающуюся вверх-вниз, я увидел еще нескольких идущих рядом солдат; их камуфляжная форма выгорела на солнце, но винтовки блестели. — Почему ты зовешь меня дураком?

— Всякий чужак в Африке — дурак, — ответил мужчина. — Тут людям не место, разве что ты родился здесь. Как твоя нога?

На самом деле моя нога пульсировала от боли при каждом его шаге, но я спросил лишь:

— Как вы узнали?…

— Мы видели, как ты прыгнул из самолета. И приземлился. И застрелил наших врагов! Мы думали, что джунгли заберут тебя. А потом ты начал причитать, как женщина. Это могло привлечь наших врагов. Так что мы решили, что лучше спасти дурака, чем самим стать большими дураками и позволить убить себя из-за него.

— Звучит логично, — согласился я. — Ты хорошо говоришь по-английски.

— Когда я был ребенком, тут была школа, где ему обучали, — ответил он. — За горами.

— А… — Желая знать, сколько мне еще так висеть, я поинтересовался: — А куда мы, кстати говоря, идем?

— Мы доставим тебя к нашему вождю, Дугумбе. Он решит, что с тобой делать.

Я еще раз бросил взгляд на воинов. Выглядели они довольно свирепо.

— А не свойственно ли ему, случаем, сострадание?

— Сострадание? — снова засмеялся этот человек. — Понятия не имею. Но он справедлив, даже к дуракам. — Не останавливаясь, он перебросил меня на другое плечо и прибавил: — Это, должно быть, что-то очень ужасное.

— Что — это? — спросил я, вздрогнув от боли.

— То, что загнало тебя сюда, — просто ответил он. — Ты должен быть загнан. Это понятно. Ни один дурак не выбрал бы это место сам.

Глава 45

Вскоре я знал, что этого человека звали Мутеса. В последующие месяцы он и его семья стали моими спасителями, приняв меня к себе на правах не то подопечного, не то домашнего любимца. Именно они вызвались мне помочь, когда вождь их, уже упоминавшийся выше Дугумбе, заявил, что я не могу остаться в передвижном вооруженном лагере его племени, не имея попечителя.

Дугумбе воображал себя просвещенным деспотом. Наряд его представлял собой продуманное сочетание деталей традиционного костюма и современных стандартов военной формы. Вождь любил также пересыпать свою речь обвинениями и угрозами в адрес Запада. Основой же его собственных жизненных установок был, по его словам, главный завет одного из его предков: "Хорошими бывают только слабые люди, но они хорошие лишь потому, что недостаточно сильны, чтобы быть плохими". За всей этой хвастливой мишурой обнаруживалась, однако же, удивительная ясность мысли, и даже эрудиция, и в скором времени его отношение ко мне смягчилось. Из-за того, что оба мы осуждали технологически развитый мир за пределами Африки, мы с Дугумбе на самом деле вскоре стали добрыми приятелями. Но моя изначальная признательность и добрые чувства к Мутесе, его жене и семерым детям оставались неизменно сильны.

Дугумбе с самого начала ясно дал понять, что семья, что согласится приютить и кормить меня, — еще не все, и что я буду обязан занять место в рядах его впечатляющего войска. Это были пять сотен дисциплинированных, закаленных в боях и, надо сказать, абсолютно беспощадных мужчин. Я, разумеется, не собирался делиться с ними уникальной техникой из своего рюкзака. Мне также повезло в том, что Мутеса и его отряд были достаточно далеко от места моего падения и потому решили, что я просто застрелил их врагов из обычного оружия. К тому же меня совсем не прельщало участие в племенной войне с американской или европейской винтовкой в одной руке и грубым самодельным мачете — в другой, и я спросил Дугумбе, есть ли у его племени какой-нибудь военный врач. Тот ответил, что у его племени, конечно же, есть шаман; но, надо признать, что когда дело доходит до боевых ран, западная медицина порой справляется с ними куда лучше. Так я стал полевым хирургом, опираясь на полученные в медицинской школе навыки, а также (и даже в большей степени) основные правила гигиены и стерилизации.

Всю зиму и весну мы провели в военном походе в горах. Я потратил много времени, изучая растения с лечебными свойствами, известные племени Дугумбе. В конце концов нам удалось составить примитивную аптеку. Это было очень кстати, потому что никаких лекарств в западном смысле этого слова здесь не было. Когда эпидемия СПИДа достигла пика, западные фармацевтические компании — после громких благотворительных акций с завозом ничтожных количеств анти-ВИЧ препаратов — прекратили поставлять в нищую Африку не только эти дорогие лекарства, но и средства против остальных заразных болезней, выкашивающих континент, вроде "сонной болезни", малярии, дизентерии. Нужда заставила женщин таких племен, как племя Дугумбе, искать новые лекарства в джунглях (шаман больше полагался на заклинания и нелепые снадобья из высушенной плоти людей и животных), и они открыли несколько растений, действующих как сильные анальгетики и антибиотики. Некоторые из них, вроде того корня, что я попробовал, едва попав в Африку, вызывали серьезные побочные эффекты, от галлюцинаций до летального исхода; но в малых дозах могли быть очень полезны. Мне показалось, что в этом есть некая ирония: ведь прояви те самые фармацевтические компании, что хладнокровно списали Африку со счетов, хоть немного прозорливости, они могли бы получить громадные прибыли.

Дугумбе решил отказаться от участия в местной ярмарке рабов из-за необходимости двигаться дальше. Этим он спас меня от мучительных угрызений совести. Хотя торговля людьми в Африке никогда не прекращалась, в последние годы ее возросший размах достиг масштабов, что были в древности. Я часто слышал, что Дугумбе упоминает о работорговле как о благородном обычае, но предпочитал пропускать эти слова мимо ушей. Точно так же я не стал придавать значения разным будоражащим аспектам фольклора племени, и в особенности нелепым указам шамана. Я был очень доволен тем, как хитроумно смог вырваться из лап всемогущего информационного общества. Ночные разговоры с Дугумбе об этом зле лишь укрепляли мое довольство, и я закрывал глаза не только на пустячные склоки, лежавшие в основе большинства военных конфликтов, но и на частности вроде вреда, наносимого чистыми и мудрыми обычаями тем которых я любил с каждым днем все больше. Долгое время местные ритуалы и обычаи не доставляли мне особых тревог, и так было вплоть до самого лета, когда я столкнулся с проблемой настолько серьезной, что едва не лишился жизни.

Однажды вечером, подойдя к группе брезентовых палаток, что служили домом семье Мутесы, я застал всех в необычайно торжественном настроении. Мутеса вышагивал вокруг с видом властного патриарха, что резко контрастировало с его обычно веселой и игривой манерой общения с женой и детьми. Жена же его, добрая Нзинга, оставалась абсолютно безмолвной, а это было очень необычно. Четверо сыновей Мутесы, как обычно, занимались чисткой своих и его винтовок, а три девочки сгрудились в одной из палаток. Все они плакали, и громче всех плакала старшая, Ама, которой было всего тринадцать.