Книга Бесконечная война - Джо Холдеман

Я пытался думать. Трудно было сосредоточиться на одной мысли в таком угнетающем окружении, каждую секунду ожидая дротика в спину. Что-то такое ведь придумал Чарли. Что-то он говорил только вчера. Я никак не мог поймать мысль. Помнил только, что идея его не подошла нам. И тут я вспомнил.

Я собрал всех вместе и написал на снегу: «Снять нова-бомбу с корабля, оттащить к границе поля, переместить купол».

Шидховска знала, где на шлюпке лежат нужные нам инструменты. К счастью, перед включением поля мы оставили открытыми все люки – они управлялись компьютером, и теперь мы бы не проникли в шлюпку. Шидховска знала, как снять защитный кожух с бомбового гнезда в кокпите, и я последовал за ней по метровой ширины трубе.

Обычно здесь, думаю, было всегда темно, как под землей. Но теперь стазис-поле наполняло камеру все тем же мутным серым свечением. Там вдвоем повернуться было трудно, и я остался в проходе.

Шидховска открыла люк бомбовой камеры – это был простой ручной штурвал, – но вытащить саму бомбу оказалось тяжеловато. Наконец, она вернулась в двигательный отсек и отыскала там лом. Я поддел бомбу, она выкатила ее из держателей. Таким же манером мы освободили и вторую бомбу.

Когда мы спустились на грунт, сержант Ангелов уже возился со взрывными механизмами. Это было несложно – требовалось только отвинтить крышечку на носу бомбы, привести в действие часовой механизм.

Мы быстро оттащили бомбы к границе купола – каждую несли шесть человек, – и положили рядом. Потом мы помахали людям у генератора. Они взялись за рукоятки и перенесли генератор шагов на десять в противоположном направлении. Бомбы исчезли за стеной купола.

Они взорвались, в этом сомнений не было. На несколько секунд пространство снаружи превратилось в недра звезды, даже стазис-поле не смогло полностью игнорировать факт – часть купола засветилась бледно-розовым на мгновенье, и опять погасло. Мы почувствовали некоторое ускорение, словно в опускающемся лифте, значит, купол сползал на дно кратера. Не погрузимся ли мы в расплавленный камень, словно мухи в янтарь? Не стоило даже гадать. Если это случится, то не беда – пробьемся наружу с помощью гигаваттного лазера на шлюпке. Двенадцать выживших пробьются наружу.

– Сколько? – нацарапал Чарли на снегу у моих ног. Чертовски удачный вопрос. Я знал примерно только общее количество энергии, высвободившееся при взрыве двух бомб. Я не знал размеров кратера, ни теплопроводности местных скал, ни точки плавления местного камня. – Неделя? Надо подумать.

Компьютер на шлюпке мог бы сказать мне срок с точностью до тысячной доли секунды, но пока был нем. Я начал набрасывать уравнения на снегу, пытаясь определить минимальное и максимальное время охлаждения близлежащей местности до 500 градусов. Ангелов, имевший более современную подготовку по физике, тоже делал вычисления по другую сторону шлюпки.

У меня получилось что-то от шести часов до шести дней (шесть часов – это если местная скала обладает теплопроводностью меди), у Ангелова – от пяти часов до четырех с половиной дней. Я проголосовал за шесть Дней, никто не стал возражать.

Почти все время мы спали. Чарли с Дианой играли в шахматы, рисуя фигурки на снегу. Я несколько раз проверял вычисления, и все время получалось шесть дней.

Я проверил вычисления Ангелова, ошибки в них не нашел, но остался при своем мнении. Ничего страшного, если мы лишний день просидим в боекостюмах. Мы с ним добродушно спорили, царапая реплики на снегу.

Шесть дней спустя я опустил руку на выключатель генератора. Что нас ждет снаружи? Бомбы уничтожили всех тельциан поблизости, но они могли оставить где-нибудь резерв. Теперь они терпеливо ждут у гребня кратера. Правда, мы уже зондировали обстановку с помощью палицы, она возвращалась обратно целой и невредимой.

Я велел людям рассыпаться по всей площади купола, чтобы они не накрыли нас одним выстрелом. Потом, готовый снова включить поле в случае опасности, я повернул выключатель.

Глава 8

Коммуникатор у меня был включен по-прежнему на общую частоту, и после недели тишины меня оглушило счастливое тарахтенье в телефонах.

Мы стояли в центре кратера почти километровой ширины и глубины. Стены его покрывала сверкающая белая корка, местами ее пересекали красные трещины. Было горячо, но в пределах безопасности. Полушарие грунта, входившее в сферу поля, погрузилось в дно кратера метров на сорок. Теперь мы стояли на своего рода пьедестале.

Нигде не было следа тельциан.

Мы бросились в шлюпку, задраили люки, наполнили кораблик прохладным воздухом и расстегнули боекостюмы. Я не стал требовать первой очереди на посещение единственного душа. Просто сидел на противоперегрузочной койке и дышал чистым воздухом, который не отдавал регенерированным выдохом Манделлы.

Корабль был рассчитан максимум на двенадцать человек, поэтому мы по очереди выходили наружу, чтобы не перегружать систему жизнеобеспечения. Я посылал сообщения второму штурмовику, который был все еще в шести неделях пути. Сообщалось, что мы находимся в хорошей форме и ждем, чтобы нас подобрали. Я знал, что у него найдется семь свободных мест, обычно боевой экипаж составляет три человека. Хорошо было снова ходить и разговаривать. Я приказал оставить всю армейскую рутину до прибытия на Старгейт. Несколько человек из выживших были раньше в команде Брилл, но они не выказывали никакой враждебности по моему адресу.

Мы придумали грустную игру, называемую ностальгия, – сравнивали родные эпохи и пытались представить, какой будет Земля через 700 лет после нашего отбытия, когда мы наконец туда доберемся. Никто не упомянул факта, что нам дадут, в лучшем случае несколько месяцев передышки, а потом – новый оборот колеса. Мы будем назначены в новые ударные группы.

Колесо. Чарли в один из дней спросил, из какой я страны, моя фамилия казалась ему очень странной. Я сказал, что происходит она от отсутствия словаря под рукой, и если бы ее написали правильно, она показалась бы ему еще более странной.

Я убил добрые полчаса, объясняя ему все детали. Родители мои, стало быть, принадлежали к числу хиппи (нечто вроде субкультуры, существовавшей в Америке второй половины двадцатого века, не признававшей материализма и основанной на множестве экзотических учений) и жили с другими хиппи в сельской коммуне. Когда мать забеременела, они, естественно, и не подумали пожениться – это повлекло бы изменение фамилии женщины на фамилию мужа, подразумевая, что она становится якобы его собственностью. Они решили оба изменить фамилию на одну. Они поехали в ближайший город и всю дорогу спорили, какое имя лучшим образом будет символизировать связывавшую их любовь, – я едва не получил куда более краткую фамилию, – и остановились на Манделле. Манделла – это такой знак вроде колеса, его хиппи заимствовали у одной заграничной религии, означал он вселенную, вселенский разум, бога или все, что им было угодно. Ни мать, ни отец не знали, как это слово правильно пишется. Чиновник магистрата написал его так, как ему послышалось.