Книга Wunderland обетованная - Петр Заспа

Он взглянул на неподвижное лицо Долгова, толкнул в спину Артёма и, перейдя на русский язык, приказал:

— Поторапливайся! Он мне нужен через час!

Когда Шеффер с помощником вышли, оставив доктора со старпомом одних. Артём закатал Долгову рукав и пощупал неестественно вздувшиеся вены. Пульс страшно частил. Сердце с трудом качало отравленную и загустевшую кровь. Веки подёргивались. Неожиданно старпом открыл глаза. Оглядевшись, он попытался сесть. Доктор схватил его за плечи и помог прислониться к стене.

— Тише, тише! На тебе места живого нет.

— Брось, Артём, я ничего не чувствую.

— Дали бы хотя бы бинт! У тебя рана на ране.

— Где я?

— Да чёрт его знает! В одной из их нор.

— Ты здесь один? А что с Максимом?

Артём заулыбался и, склонившись к уху, зашептал:

— Максиму удалось бежать. Я только что слышал.

— Да-а? — приподнялся на локтях Долгов. — Молодец! — но немного подумав, он добавил: — Хотя не выживет. Он тепличный, а в Арктике такие гибнут в первую очередь. А впрочем, уж лучше так, чем как я — сдохнуть подопытной крысой.

— Брось, Толик! — Артём протестующе мотнул головой. — Мы тоже сможем бежать! Я уже почти разобрался в их лабиринте. А где-то севернее есть станция полярников. Я уже всё продумал.

Артём не заметил, как назвал старпома по имени. Они никогда не были друг с другом на короткой ноге, и тем более друзьями. Не позволяла субординация. На лодке старший помощник — это цербер пострашнее командира. Он отвечает за дисциплину, порядок и уставные отношения внутри экипажа. Куда уж там до имён и отчеств! А за пределами лодки их пути не пересекались. Да и по возрасту старпом Артёму если не в отцы, то в дядьки точно годился. Но сейчас всё смешалось. Сейчас «их время» ещё не наступило. Их обоих ещё нет даже в проекте. Так что какая тут может быть субординация!

— Если бы найти, где вырубается электричество, то они станут слепыми! А ты, кстати, как видишь?

— Тебя рассмотреть могу. Но я о другом думал, — Долгов приподнялся и схватил доктора за плечо. — Когда стоишь одной ногой над пропастью, очень интересные мысли приходят в голову. Если задуматься — так ведь ничего не должно измениться? Уже родились мои родители, и у них вновь появлюсь я. И так же я приду служить на лодку, чтобы затем уйти в свой последний поход. Артём, мне конец, я знаю. А ты пронырливый, ты выберешься.

— Мы вместе выберемся!

— Не перебивай. Может, я впервые задумался о таинственном течении времени, а ты пытаешься порвать такую тонкую нить моих размышлений. Ты только вдумайся в эти парадоксы времени, в которые мы попали! То, что вернуться назад мы не сможем — это факт. Наше время для нас закрыто, и с этим тоже нужно смириться. Но нас разделяет всего шестьдесят восемь лет. Тебе сейчас сколько?

— Двадцать семь.

— Будет девяносто пять. Запросто дожить можешь. Вы, доктора, живучие как коты. Я даже представляю старого скрюченного доктора Петрова, с дорогой тростью в руке и в костюме от Версаче. Ты ведь наверняка станешь светилом в мире медицины! И тебя непременно потянет в наши северные края. Ты вполне смог бы посетить наш закрытый гарнизон по приглашению. Но ты ведь этого не сделаешь? Ты непременно заедешь своими хитрыми обходными путями. Я ведь прав, Артём?

— Никак не пойму, к чему ты клонишь?

— Артём! Долг на мне висит большой! Кому-то это может показаться пустяком, а для меня это очень важно. У нас в семье всегда это было свято! Мой отец меня отвёл за руку в школу. Мой дед триста вёрст на коне скакал, чтобы отца за руку в школу первый раз отвести. А моего Димку ты отведёшь!

Не зная что сказать, Артём в растерянности смотрел на покрасневшего от волнения старпома.

— Не спорь! — Долгов похлопал доктора по плечу и, натужно улыбнувшись, добавил: — Это будет тебе мой наказ! И попробуй только не выполни. Не должен мой сын, как сиротка, за мамкину руку держаться, когда школьный порог переступит. Есть у нас в семье такое поверье: мальчишку в семье на главные события в жизни должна вести мужская рука.

Артём с трудом протолкнул застрявший в горле ком и уже хотел начать убеждать старпома, что он и сам сможет с этим справиться. Но сзади заскрипела дверь, и они замолчали.

— Наш Голиаф уже пришёл в себя?!

На пороге стоял улыбающийся Шеффер, а за его спиной застыли двое солдат.

— Ты, доктор, делаешь чудеса — одним лишь своим присутствием ставишь людей на ноги.

— Где обещанные лекарства?

Артём взглянул на пустые руки Шеффера и помрачнел.

— После. Всё будет после. Сначала работа. Но перед этим мы произведём смену декораций, — пропустив солдат вперёд себя, оберштурмфюрер кивнул на доктора: — Взять его!

Упирающегося Артёма выволокли из камеры, и Шеффер с Долговым остались наедине. Профессор присел и, заглядывая в лицо лежавшему перед ним старпому, сочувственно произнёс:

— Понимаю. Всё понимаю, Арнольд Филиппыч. Горечь поражения для таких как ты — хуже гибели. Я тоже такой и даже не представляю, что бы я сам делал, окажись на твоём месте.

— Давай поменяемся, — криво усмехнулся Долгов.

— Чувство юмора указывает на скрытую силу воли. Мне твоя шутка понравилась. Скажу больше, твою выходку на испытаниях в карьере я тоже расценил как шутку. И на тебя не обижаюсь. Я тоже люблю пошутить. И ты ещё увидишь шутки от профессора Шеффера. А теперь о деле. Как вы говорите, юмор в сторону. Я не буду от тебя скрывать, насколько для меня важна эта работа. Для меня это — всё! И так уж получилось, что это всё зависит от тебя. Сегодня мы опробуем дозу ноль пять. Скрывать не буду, мы приближаемся к тому порогу, когда организм полностью исчерпывает свои ресурсы и уже не может восстановиться, а потому прекращает своё существование. Рубеж, оцененный как единица, очень условный. Я бы сказал, что черта невозвращения находится на дозах в ноль восемь, а то и ноль семь. Мы уже близки к этому порогу. Сегодня ты опять будешь бегать. И мы опять будем снимать кино. В прошлый раз была репетиция, а сегодня начнется серьёзная работа, без права на дубли. Но по твоему лицу я вижу, что ты не понимаешь всей серьёзности возложенной на тебя миссии и уже наверняка задумал выкинуть очередной фокус. Признавайся, Арнольд Филиппыч, ведь задумал?

— А ты ещё и лицемер, — тяжело вздохнул Долгов. — Куда смотрели мои глаза? Ты меня медленно убиваешь и, заглядывая в глаза, спрашиваешь, как мне это нравится? Оказывается, у меня великая миссия! Подумать только, а я и не понял. Что ж ты сам-то, миссионер, не попробуешь, каково это?

— Значит, мы с тобой друг друга не поняли.

Шеффер встал и, выглянув в коридор, приказал:

— Берите его, но осторожно. Замок откройте только на ногах. Ведите за мной, в смотровую.

Долгова подняли и, немного ослабив цепь, чтобы он мог лишь семенить мелкими шагами, повели по коридору. Когда его завели в комнату с широким панорамным окном, Шеффер был уже там. Он стоял к старпому спиной, и смотрел сквозь стекло.