Книга Зоосити - Лорен Бьюкес

— У всех нас громадные долги! — Бенуа впервые повышает голос и обводит рукой комнату. — У всех!

— Мои долги не только моральные, но и вполне материальные!

— Не знал, что ты такая эгоистка.

— Я наркоманка! Положение обязывает. Извини, что я не такая идеальная, как твоя женушка! Ради твоего блага надеюсь, что она и осталась такой же идеальной, какой ты ее запомнил! Что у нее нет собственного зверя. Пять лет — долгий срок, Бенуа! Ты ничего о ней не знаешь! Может, она вообще не захочет тебя видеть!

— Я получил от нее письмо.

— А я рассылаю целые кучи писем, в которых обещаю людям сказочное богатство! Откуда ты знаешь? Может, ты тоже лоханулся и готов пойти на все ради исполнения своей мечты?

— Я ничего не знаю. Просто должен поехать туда и посмотреть на них… Вдруг у нас что-то и получится.

— Ну и замечательно! Ну и отлично! Живи своей жизнью! Почему тебя так волнуют идиоты, которые сами выкладывают свои денежки?

Бенуа садится рядом со мной; диван угрожающе скрипит.

— Знаешь, когда-то я знал мальчика, очень похожего на Фелипе из письма твоей Элории. Того, которому выстрелили в спину…

— Я не знала. Да и откуда я могла знать? Я ведь не нарочно, Бенуа. Не хотела тебя ранить…

— Значит, и твои письма не для того, чтобы ранить людей? Зинзи, тебе на всех наплевать!

— Ничего подобного! Если бы мне было на всех наплевать, разве я бы согласилась искать пропавшую девушку? Кстати, моя последняя работа куда опаснее «нигерийских писем». Может, я и согласилась на нее только ради того, чтобы расквитаться с долгами и больше не сочинять душещипательных историй! И вообще, тебе-то что за дело?

— Фелипе застрелил я.

— Что?!

— Мы ходили ночевать в церковь — малыши и мы, подростки. Мы заботились о младших. Мне тогда было девятнадцать. Считалось, что у нас безопасно. А потом за нами пришли. Нас взяла в плен «Армия сопротивления Всевышнего». Еще до теперешних конфликтов их отряды переходили границу из Уганды. А может, на нас напала какая-нибудь отколовшаяся банда — не знаю. Они ворвались в церковь. Прикладами разбили головы малышам, которые еще не умели ходить. Убили всех, кто сопротивлялся. А остальных увели с собой в лес. Мы чуть не сошли с ума. Нас специально пугали мути. Травили наркотиками. Насиловали. Заставляли убивать друг друга. Его, конечно, звали не Фелипе. Но он был моим другом. И я застрелил его, потому что мне велели выбирать.

— Боже!

Бенуа натянуто улыбается:

— Нзамбе аза на замба те. В лесу Бога нет. Может быть, Он в то время заботился о победе нашей сборной. А может, Его волновало, что подростки рано начинают половую жизнь… Мне кажется, молодежь очень Его заботит.

— Я ничего не знала!

— Потому что не хотела знать. Ты так устроена, Зинзи. Не задаешь лишних вопросов. Расслабься, я бы все равно тебе не сказал. Я даже жене не сказал, когда мы поженились. Потом меня направили в специальный лагерь для детей — бывших солдат. Там нас пытались научить снова стать людьми… — Губы у него кривятся в жалкой гримасе, совсем не похожей на улыбку.

— Ты тогда получил Мангуста?

— Это было в девяносто пятом. Еще до машави. Но он ждал меня. Он ждал меня одиннадцать лет! Мы ехали на похороны отца Селви. Мы знали, что ехать опасно, но все же поехали: как-никак это отец. Надо было хотя бы детей с собой не брать. По дороге на нас напали боевики ДФОР. Я стал отбиваться. Убил двоих. Вот почему они меня подожгли.

— ДФОР? — У меня кружится голова. Как будто, если он расшифрует аббревиатуру, я что-нибудь пойму.

— Демократический фронт освобождения Руанды. Я думал, с войной давно покончено. Много лет я вел совсем другую жизнь. Познакомился с Селви. У нас появились дети. Я поступил в университет. Но война в Конго — как зверь. От нее не уйдешь, не скроешься! — Он проводит ладонью по шрамам на шее.

— А что сейчас?

— Сейчас я от всей души надеюсь, что больше не попаду на войну. И обязательно расскажу все жене. Теперь ты поняла, почему я не хочу брать у тебя деньги?

У меня в груди распускается ядовитый цветок; он выплевывает жгучие семена. Наверное, примерно то же самое сейчас испытывают мистер и миссис Барбер. Они, наверное, уже догадались, что полученные ими акции на предъявителя — фальшивка.

Так умирает надежда.

Часть вторая

Глава 26

Желтый свет скользит по моей подушке, как нож — да, сравнение с ножом тут вполне уместно. Яркий луч заползает в голову через глаза, несмотря на сомкнутые веки. Мне кажется, что крот роет ходы у меня в черепе. Рядом со мной кто-то лежит — по-моему, мужского пола, но по затылку судить трудно. Мои догадки основаны на рыжеватых кудряшках и обрывках прошлой ночи, которые начинают мелькать в голове.

Мужчина-танк в красно-черном смокинге за бархатным канатом… Это не «Мак»… В «Маке» я бы не смогла так нажраться.

— Ро сегодня выходной?

— Ему что-нибудь передать?

— Передайте номер моего телефона.

— Детка, свой телефончик можешь оставить мне.

— Вали отсюда! — Я толкаю и дергаю кудрявое существо за лодыжку. Существо падает с кровати на пол.

— Это нечто особенное, — говорит дилер с кукольным личиком, насыпая еще одну дорожку порошка прямо на приборную панель своего автомобиля. Строго говоря, дилер не обязан употреблять вместе с клиентом; просто я умею убеждать.

Внутри у меня все горит, как будто я нанюхалась спида, смешанного с крысиным ядом. Он уверяет, что его порошок вставляет по-настоящему. Ленивец жалко хнычет. Потом в моей голове вспыхивает яркий свет, как будто там витрина, украшенная к Рождеству, и сердце готово выскочить из груди, и мир вокруг медленно вращается, как в замедленной съемке.

— Какого черта? — Дилер с кукольным личиком хватает простыню и оборачивается ею.

В одной арке витрины медленно вращается девушка с питоном-альбиносом; она засовывает его голову себе между ног и вращает бедрами. То ли все уже под кайфом, то ли так действует ее шави, но толпа на танцполе просто сходит с ума от вожделения.

На его обмякшем члене висит использованный презерватив.

— Фирменный! — говорит дилер с кукольным личиком в туалете, насыпая еще одну дорожку. — Импорт! Прямые поставки из-за границы.

— Одиозный Оди! — хихикаю я.

Дилер с кукольным личиком шипит на меня, а почему — не знаю. То ли боится, что нас засекут, то ли ему не понравилось, что я заговорила об Оди.

— Все было замечательно. Ты был великолепен. А теперь мотай из моего дома!