Книга Корпус-3 - Грег Бир

Еще одна долгая пауза. Корабль вращается, изменяет ориентацию. Наш короткий полет — несколько десятков километров — близится к концу. Нелл и Циной подходят к смотровому окну и едва не сталкиваются головами. Я дивлюсь тому, какие они непохожие.

Наши женщины.

— Сначала о главном, — говорю я. — Впустит ли нас Штурманская Группа?

— Другие уже искали здесь убежища, — отвечает Нелл.

— И что с ними стало?

— Хотела бы я это знать.

— Сейчас состыкуемся, — замечает Ким.

Звуки присоединения, стыковки. Давление выравнивается, и у нас закладывает уши. Циной — наша первая линия обороны — идет к люку.

Он распахивается, и нас обдает потоком очень холодного воздуха. Транспорт покрывается инеем у нас на глазах.

Серебряный век

Стыковочный модуль — широкий цилиндр с множеством тросов и сеток. С одной стороны он открыт, но за ним лишь холодная тьма. Закрепленная на луне сфера не предназначена для раскруток, ее обитатели жили в вечной невесомости — а может, и в вечном холоде?

— Скажи ей, чтобы стала более гостеприимной, — советую я Нелл.

— Ладно. Помоги нам, пожалуйста!

Нет ответа.

— Может, добавишь тепла? — добавляет она.

— Ты уверена, что с тобой говорил человек, а не призрак? — спрашивает Ким, поводя плечами, и выплывает из люка. Никто из нас не хочет прикасаться к замерзшим тросам и сетям. Холодный воздух обжигает легкие. Но по крайней мере им можно дышать.

Впереди вспыхивает яркая полоска света, и это не часть освещения Корабля. Все — даже Циной — удивленно вздыхают.

— Космический луч, — высказывает предположение Циной.

Нет, я уже видел нечто подобное — это мой призрак-спаситель, тот, которого не существует.

Возникает слабое сине-зеленое сияние, оно становится ярче, желтеет. Отсек за пределами зоны стыковки освещен крошечными лампочками. Все повторяется — я снова иду к свету, гонюсь за теплом.

— Понятно, — говорит Нелл. — Мать не хотела, чтобы мы спускались сюда, поэтому приучила нас бояться Штурманскую Группу.

— Или же потому, что здесь опасно. Возможно, Группа даже отдаленно не похожа на нас. — Ким обрывает свою мысль, и мы содрогаемся: как это грубо — даже предполагать такое, притом именно сейчас.

— Странно, — говорит Циной. — Если Штурманская Группа выбрала нас…

— Быть может, мы все еще представляем опасность, — отвечаю я. — Мы по-прежнему дети Матери. В некотором роде.

Томчин неразборчиво что-то гудит.

Еще одна полоса света. Циной свистит и начинает раздуваться. Мы жмемся к ней — она выделяет тепло.

— Не поджарь малышей, — напоминаю я.

Она смотрит на меня и медленно моргает — три разных века, все прозрачные. Она никогда не спит, никогда не перестает видеть. Я знаю, что у малышей все хорошо; возможно, им сейчас жарковато, но они в безопасности.

Мы замерли, словно дети на пороге дома с привидениями. Желтые листья, лунные октябрьские ночи, длинные проселки, на которых пляшут тени от деревьев, пакеты сладостей… дрожащие огоньки свечей в тыквах. Это сравнение вызывает столько забытых, ложных воспоминаний — дома с привидениями, провинциальные города, Хэллоуин, — что на глаза тут же наворачиваются слезы.

Кто-то здорово повеселился, когда создавал меня. Впрочем, не исключено, что меня сделали на основе человека, который действительно жил на Земле.

Заколдованный дом — это я. Привидение — мой разум.

— Ничего не выходит, — говорит Нелл. — Попробуй ты. — Она указывает на меня, затем поворачивается к остальным. — Мы все попробуем по очереди.

— Эй! Помогите! — кричу я, и воздух, вылетающий изо рта, превращается в снег.

Проходит еще несколько минут. Нелл уже указывает на Кима, когда мы чувствуем, что по цилиндру движется слабый поток воздуха. Металл во тьме скрипит, щелкает, стонет, и эти звуки подчеркивает негромкое шипение. Мы отступаем к люку — спасибо, с нас уже довольно, — как вдруг прилетает теплый ветерок, он гладит наши лица и руки, шелестит иглами Циной.

Сфера наконец-то оживает.

— Я жду вашего решения, — произносит чей-то голос. Мы узнаем мягкие четкие интонации.

— Какого? — спрашиваю я.

Нет ответа. Нелл выступает вперед.

— Нам не нравится, что происходит в Корпусе-3. Как отключить его, не нанеся повреждений Кораблю?

— Корабль уже поврежден, — произносит голос.

Свет становится ярче. Тьма за пределами цилиндра-вестибюля наполнена гладкими кривыми поверхностями, невероятно красивыми цветами и узорами. На Корабле мы не видели ничего подобного. Словно некий безумный художник выдул огромные фигуры из стекла и расставил их в творческом беспорядке.

Но диаметр сферы не менее пятисот метров, следовательно, это лишь крошечная ее часть. Возможно, она создана для того, чтобы приветствовать или поразить нас — или же для того, чтобы отвлечь внимание, пока нас изучают, трехмерный психологический тест, от результатов которого зависит, будем мы жить или умрем, примут нас с распростертыми объятиями или выкинут обратно в космос.

— Ваша работа? — спрашивает Ким, пораженный неожиданной красотой.

— Это пространство создано Штурманской Группой, — отвечает голос.

— Ты Штурманская Группа? — спрашивает Нелл.

— Нет.

— Ты Управление Кораблем? Мне знаком твой голос.

— Что вам не нравится в Корабле и том, как он действует? — спрашивает голос.

В вопросе заключен подвох, и нам нужно время, чтобы все обдумать. Мы по-прежнему в цилиндре, в относительно безопасной норе, на границе разноцветного кораллового рифа. Может, если мы выйдем, кто-то воспользуется тем, что наше внимание отвлечено, и схватит нас?

Положит конец нашим тревогам?

— Что вам не нравится в действиях Корабля? — вновь спрашивает голос.

Сглотнув, Нелл прижимает ладонь к губам и смотрит на меня. Они все смотрят на меня.

— Кто-то хочет помешать Кораблю уничтожить жизнь на какой-то планете. На Корабле идет война, и мы беженцы. — Я совершенно не подготовлен и поэтому чувствую себя глупо. Кроме того, с кем или с чем я разговариваю? Здесь никого нет — по крайней мере никого не видно.

Воздух быстро нагревается. Возможно, скоро нас пригласят внутрь — выпить чаю с печеньем, обсудить местную космическую погоду.

— Что такое совесть? — спрашивает голос.

Но не раньше, чем мы пройдем самый главный тест.

— Готовность пожертвовать чем-то ради всеобщего блага, — отвечаю я.

— Чем пожертвовать?