Книга Женское время, или Война полов - Эдуард Тополь

Зара улыбнулась — действительно, она так увлеклась, что, наверно, ее руки стали светиться. Она ослабила напряжение, и вдруг…

— Стул! — сказала она, буквально увидев под рукой проекцию этого стула.

— Стоп! Не расслабляйтесь! Какой стул? Опишите! — требовательно выкрикнул Акопян.

— Из темного дерева… — медленно сказала Зара, закрыв глаза и поводя руками над конвертом так, словно поворачивала увиденный над буквами стул. — Гнутая спинка… Потертое сиденье… Да, сиденье из черного потертого дерматина… Желтые заклепки… Раз, два, три… Восемь заклепок, а одной не хватает… Дырка вместо нее… Все! — Она изможденно откинулась к спинке кресла, этот эксперимент отнял у нее почти все силы.

— Минутку… — Акопян уже нервно рвал контрольный конверт, запечатанный сургучной печатью начальника Центра Свиридова. — Дело в том, что не я составлял вам это задание. Иначе вы могли считать перевод этого слова с моего мозга. Поэтому человека, который писал это слово, нет в этой комнате, я еще вчера отправил его в Томск. Посмотрим, какой стул он имел в виду… — С этими словами Акопян извлек лист бумаги из контрольного конверта, развернул его и прочел: — Стул из кабинета Свиридова. Инвентарный номер 784-ФЦ.

Акопян посмотрел на Зару.

— Да, — сказала она виновато. — Там и правда была инвентаризационная бирка под сиденьем. Но у меня уже не было сил прочесть номер. Извините…

— А вы когда-нибудь были в кабинете Свиридова?

— Нет.

— Секунду. — Акопян снял трубку внутреннего телефона, сказал: — Коммутатор, мне Свиридова, срочно… Товарищ полковник, это Акопян, здравствуйте. У вас в кабинете стоит стул с инвентаризационным номером 784-ФЦ. Скажите охране, чтобы его бегом притащили сюда, в шестую лабораторию. Зачем? Потому что, кажется, это уже музейная вещь! Срочно, товарищ полковник, а то я сам за ним примчусь! — И, положив трубку, Акопян нервно забегал по лаборатории. Потом вдруг сказал: — Нет, я не могу! Я сейчас описаюсь от страха! — И под хохот своих сотрудников действительно убежал в туалет.

А стул, который принес в лабораторию любопытный Свиридов, оказался точь-в-точь таким, каким его «увидела» Зара, — коричневый, из гнутого вишневого дерева, с восемью латунными заклепками вокруг черного и потертого дерматинового сиденья и с дырочкой на месте отсутствующей девятой заклепки.

— Сегодня с вас шампанское, а с меня армянский коньяк! — сказал Акопян полковнику Свиридову. — И этот стул я увожу в Ереван! Как реликвию!

— А в чем дело?

— А в том, дорогой, что только что произошло открытие века! Зара прочла слово на языке, которого никогда не учила!

— И только? — разочарованно сказал Свиридов. — Да они тут таких открытий каждый день по сотне делают! Стульев не напасешься! А я-то думал!.. — И с этими словами он решительно потащил стул обратно в свой кабинет.

Но армяне, конечно, знали цену своего открытия. И стали проверять его в сотнях опытов, все усложняя и усложняя задачу: уже не по-армянски были написаны слова, запечатанные в конвертах, а по-венгерски, по-румынски и даже по-корейски. То есть Акопян заставил участвовать в экспериментах всех экстрасенсов-иностранцев, находящихся в Центре. Но и этого ему было мало, вскоре вместо одного слова, обозначавшего простейший символ — стул, кувшин, ботинок, — появились целые предложения, написанные Акопяном армянской вязью или Цоем по-корейски. И Зара должна была увидеть над этим текстом картинки-проекции тех пейзажей, которые видел автор текста в момент письма.

Конечно, и ее захватила эта работа. Да так, что она забывала об усталости, о своем положении невольницы, о Шикалине, который, слава Богу, отвязался от нее и переключился на прибывшую из Польши Анжелу, и даже о весне, которая уже раздела тайгу от снега и вовсю озеленила деревья. Она вышла из рамок жесткого самоконтроля, она превратилась в такую же трудоголичку, как большинство обитателей Центра.

А когда она научилась справляться и с текстами на иностранных языках, Акопян положил перед ней в конверте не бумагу и не газету, а нечто совершенно странное.

— Что это? — спросила Зара.

— А что вы видите?

— Я вижу… — Зара повела руками над конвертом. — Я вижу плоский квадрат. Очень тонкий. Кажется, из пористого пластика…

— Правильно. Это называется «флапи», компьютерный диск. Вы можете прочесть, что на нем записано?

— Нет, не могу.

— Вы уверены?

— Конечно. Он совершенно чистый.

— Он чистый снаружи. А вы посмотрите внутри. Ну пожалуйста, Зара, попробуйте!

— Хорошо, не мешайте, я сосредоточусь…

И снова ей пришлось собрать себя в тонкий луч, в лазерный скальпель и лучом этого скальпеля медленно пойти по плоскости диска, по его гладкой и чуть вязкой пластиковой структуре. Но — что это? Ее рука наткнулась на какую-то занозу, заусеницу. Зара подвела к этой заусенице вторую руку и сказала негромко:

— Я вижу цифры.

— Какие? — тут же спросил Акопян с напряжением в голосе.

— Десять, запятая, один. Кажется, все…

Армяне зааплодировали, Акопян закричал:

— Гениально! Зара! Десять-ноль-один! Гениально! Это код буквы «а» в компьютере! Вы понимаете, что вы натворили?! Вы прочли компьютерный диск! Можно, я вас поцелую?

Зара расслабилась, и — тут это случилось! Неожиданным набатом загремел пульс, и в голове загрохотало: «Мирза! Мирза! Мирза! МИРЗА!» Это возникло так стремительно, словно снарядом вошло в ее кровь и стало колотить в сердце, в мозг, в уши: «МИРЗА! МИРЗА! МИРЗА!..» — без остановки, без остановки.

Зара вскочила и заметалась по комнате, она не знала, что предпринять. Но она ясно ощущала, что что-то происходит, что-то с ним происходит, что-то ужасное, страшное…

— Зара, что с вами? — Акопян бросился к ней, но она оттолкнула его с такой нерасчетливой силой, что он отлетел к стене и сбил плечом огнетушитель. Однако Зара даже не заметила этого, она, как тигрица в клетке, металась по комнате, слыша внутри себя этот все растущий, оглушающий пульс и мысли крик: «МИРЗА! МИРЗА! МИРЗА!» И — ужасный, страшный жар во всем теле.

— Она горит! — крикнул кто-то.

Действительно, она ощутила, как на ее голове вспыхнули волосы, а на плечах — лабораторный халат…

Первым нашелся Акопян: схватив огнетушитель, он крутанул вентиль и направил на Зару мощную пенистую струю.

И спас ей жизнь.

Падая и теряя сознание от пронзительной боли ожога, Зара в последний миг успела увидеть, что произошло: далеко-далеко, в Крыму, на ялтинской набережной, Мирза, облитый бензином, горел живым факелом и кричал: «Крым — татарам! Крым — татарам!..»

36

Когда она пришла в себя, она уже знала, что Мирза мертв. Это знание было внутри ее и столь же ясное, как саднящая боль ожогов на голове и на плечах. Но она не хотела в это поверить. Она повела взглядом вокруг себя. Оказывается, ее уже перенесли в ее комнату. У кровати на стуле сидел Цой, а у окна стоял Акопян. За окном низко, прямо на пики гигантских сосен садилось солнце.