Книга Тайна голландской туфли - Эллери Квин

— А что... Филип Морхаус, ваш жених?.. — мягко спросил инспектор.

Она широко раскрыла глаза, и они, огромные и влажные, обратились с мольбой на инспектора.

— Я была так шокирована тем... тем, как вы обращались с Филипом, инспектор Квин. Вы же знаете... он обязан был уничтожить те бумаги. И теперь, когда настоящий убийца пойман, вы не будете, наверное...

— А! Понятно. — Инспектор ласково похлопал ее по руке. — Если именно это заботит вашу прелестную головку, дорогая, то забудьте и радуйтесь жизни. Мистер Морхаус совершил... как бы это сказать... юридически верное, но помешавшее следствию действие. Я тогда был на него зол. Теперь — нет. И мы к нему претензий не имеем.

— О, благодарю вас! — Лицо девушки просияло, но не успела она шагнуть к двери, как дверь открылась вновь, и детектив по имени Билл пролетел по кабинету несколько метров, вброшенный из коридора чьей-то мощной рукой. Филип Морхаус ворвался в кабинет, ища взглядом кого-то. Увидев Хильду Дорн, он шагнул к ней, положил руку ей на плечо и в ярости взглянул на инспектора.

— Что вы тут делаете с мисс Дорн? — прорычал он. — Хильда, мне сказали, что ты здесь...

— Но, Филип! — Хильда повернулась к Филипу, и его руки сейчас же обвились вокруг ее талии. Они посмотрели друг другу в глаза — и вдруг оба улыбнулись.

Инспектор нахмурился, Эллери вздохнул, а Джуна раскрыл рот.

— Простите, если я... — Он запнулся.

— Билл, выйди! — рявкнул инспектор. — Разве ты не видишь, что о молодой леди позаботились уже?

Детектив ушел, потирая плечо.

— Ну а теперь, мисс Дорн, мистер Морхаус, хотя мы все здесь очень рады наблюдать ваше счастье, не забывайте, что это все же кабинет инспектора полиции...

* * *

Пятнадцать минут спустя кабинет инспектора являл собой уже совсем другую картину.

Стулья были сдвинуты вокруг стола, на них сидели окружной прокурор Сэмпсон, комиссар полиции и Пит Харпер. Джуна примостился на краешке стула сразу за комиссаром, он с благоговением касался его рукава, будто это был талисман.

У окна вполголоса разговаривали Эллери и доктор Минхен.

— Наверное, в госпитале настоящий бедлам, Джон?

— Да, это ужасно. Никто не знает, что делать, что говорить. Работа дезорганизована. Это надо же — Люсиль Прайс! Невероятно!

— Ах, по это обычная психологическая защита необычных преступников — маска невинности, — пробормотал Эллери. — Между прочим, как наш главный металлург Кнайсель воспринял новости?

— Как и следовало ожидать. — Минхен поморщился. — В нем ничего человеческого. Кроме того, что он не выразил радости по поводу свалившегося на него наследства для продолжения своих чертовых экспериментов, он не почувствовал никакого сожаления по поводу смерти единомышленника и сотрудника. Работает, как и работал, с утра до ночи, запершись в лаборатории. Как будто ни жалости, ни гнева для него не существует. Он холоднокровный, как... как змея.

— Неядовитая, я надеюсь? — съязвил Эллери. — Тем не менее, я полагаю, что он испытал облегчение, когда его теорийка не оправдалась. Интересно, его металлические теории столь же фантастичны или в них есть доля истины?.. Кстати, спасибо за информацию — я и не знал, что змеи относятся к холоднокровным.

— Я хотел бы сделать признание, — начал свою речь Эллери, когда все расселись и ему первому инспектор предоставил слово. — За все время, в которое я принимал участие в рассмотрении случаев из практики отца, я не встречал столь тщательно спланированного преступления, как убийство миссис Дорн.

Мне трудно решить, с чего начать... Я полагаю, недоверие прокралось в умы многих уважаемых моих слушателей... как это возможно, чтобы Люсиль Прайс, присутствие которой засвидетельствовали многие независимые свидетели, доктор Байер, медсестра Грейс Оберманн и, наконец, сомнительный персонаж по кличке Большой Майк, те самые свидетели, которые признают, что одновременно видели человека, схожего с доктором Дженни, — так как это возможно, чтобы Люсиль Прайс была двумя личностями одновременно, в одном и том же месте?

Присутствующие единогласно закивали.

— А она была именно в двух ипостасях одновременно, — продолжил Эллери, — и вы это теперь знаете. Я открою вам весь ход моего анализа этого удивительного по своему замыслу преступления.

Рассмотрим ситуацию подробнее. Люсиль Прайс — медсестра, которой поручено находиться при бесчувственном теле Абигейл Дорн в предоперационной. Одновременно она в мужском обличье изображает доктора Дженни. Свидетели как один утверждают, что в предоперационной оставались двое — врач и сестра, я имею в виду, исключая миссис Дорн. Было слышно, как сестра отвечает на вопросы, а доктора видели входящим и выходящим, а также что-то делавшим с больной. Как могло поместиться у кого-то в уме, что Люсиль Прайс была и сестрой и доктором? Однако именно эта идея родилась в уме мисс Прайс. А теперь, когда мы знаем, что произошло, мы можем указать на реального убийцу; теперь мы видим, что эти обстоятельства не только не были невозможными, но были и вполне взаимодополняющими. Так, в то время как медсестру не видели, но слышали, человека, изображающего доктора Дженни, не слышали, но видели. — Эллери отпил из стакана воды. — Но прежде, чем я вам расскажу, как именно Люсиль Прайс исполнила этот трюк, я вернусь к расследованию и опишу те дедуктивные этапы, которые привели нас к верному выводу.

Когда одежда имитатора была найдена на полу телефонной будки, это были обычные улики — нейтральные, лишенные индивидуальных черт.

Однако три предмета — брюки и пара туфель — стали исключением.

Давайте расчленим — применю анатомический термин — туфли. На одной туфле был порван шнурок, который скрепили клейкой лентой. Что все это означало? Мы принялись за работу.

Во-первых, мы предположили, что шнурок порвался во время совершения преступления. Почему?

Преступление было тщательно спланировано. У нас тьма тому свидетельств. Так, если бы шнурок порвался до этого, скажем, в то время, когда одежда была подготовлена и примерена убийцей в другом месте, то стали бы наспех соединять шнурок адгезивной лентой? Вряд ли. Это сделали потому, что счет шел на секунды, и любая отсрочка была равносильна провалу.

Естественно, возникает вопрос, почему преступник просто не связал концы шнурка, вместо того чтобы особым способом клеить их? Если бы шнурок связали концами, то длина его уменьшилась бы настолько, что зашнуровать ботинок уже не было бы возможности. Есть еще одно свидетельство того, что шнурок был отремонтирован во время совершения преступления, — лента все еще была влажной внутри, когда я осторожно отодрал ее от шнурка. Видимо, ее накладывали незадолго до этого.

Итак, есть доказательства того, что шнурок порвался во время преступления. Но когда именно? Перед убийством или после? Мой ответ — перед убийством. Почему? Потому что если бы шнурок порвался, когда туфлю уже снимали с ноги, то не было бы необходимости соединять шнурок вовсе! Время было бы еще большей драгоценностью. Да и какой толк восстанавливать шнурок, когда туфли отслужили свое? Я надеюсь, это ясно?