Книга Похититель вечности - Джон Бойн

Но со временем, тем не менее, веселье поугасло. Мартин Райс–Сэнфорд стал казаться не столько провокатором, сколько полным идиотом. Качественные новостные шоу обогнали Мартина, и его правые взгляды стали казаться устаревшими. Становилось все труднее отыскивать достойных гостей для его программы; упадок наступил после того, как политической фигурой стала жена функционера, недавно избранного представителем Комиссии здравоохранения от Либерально–демократической партии, а Разгневанным Либералом — молодой человек, шесть лет назад занявший третье место в хит–параде: с тех пор о нем никто не слышал, но он вдруг начал карьеру как автор детских книжек про домового, наделенного магической силой. Шоу превратилось в обузу, и мы все прекрасно это понимали. Но Мартин оставался моим другом, и мне по–прежнему нравилось его общество и не радовала мысль давать ему пинка под зад.

— Мы должны избавиться от Мартина Райса–Стэнфорда, Матье, — повторила Кэролайн. — Это шоу — посмешище.

— Согласен, — сказал Роджер Табори, глубокомысленно качая головой.

— Я и не знал, что мы его все еще показываем, — сказал Алан, удивленный этим откровением.

— Нам нужны перемены, — сказала Марша Гудвилл, редактор отдела развлекательных программ, постукивая ручкой по блокноту.

— Что–нибудь такое, что привлечет молодежь, — присоединяясь к греческому хору, сказал Клифф Маклин, директор отдела импортных программ.

— Мы должны уволить его. И поскорее, — сказала Кэролайн.

Я пожал плечами. Она была права, я знал, что она права, но все же…

— Может, как–то изменить формат? — спросил я. — Сделать его более современным?

— Да, — ответила Кэролайн. — Например, избавиться от ведущего.

— Но больше мы ничего не можем сделать? Помимо его увольнения, я хочу сказать?

Кэролайн задумалась.

— Ну, полагаю, мы могли бы его застрелить. Это вернуло бы программе зрителей. Создало бы некоторое паблисити. А затем найти нового ведущего. Кого–нибудь посексапильнее. — Я с удивлением уставился на нее: всерьез она это сказала или нет? — Шучу, — в конце концов призналась она, заметив мое лицо. — Честно говоря, вы говорите так, точно сами — Рассерженный Либерал.

— Мне кажется, — сказал Роджер, — проблема не столько в формате программы, сколько в ведущем. Наверное, само по себе политическое ток–шоу может остаться в эфире. Нам просто нужно найти новое лицо программы. Кого–то немного более… не знаю… привлекательного для публики. Кого–то с яйцами, если честно.

— И сиськами, — добавила Кэролайн. — Если мы сможем найти кого–то с яйцами и сиськами, победа будет за нами.

Я рассмеялся.

— Верно, — сказал я. — Яйца и сиськи. На какую конкретно улицу Амстердама нам следует отправиться, чтобы найти кого–нибудь, подходящего под это описание?

— О, я не думаю, что нам придется забираться так далеко, Матье, — сказал Клифф Маклин.

— Если мы знаем, кто сможет вернуть зрителей в стойло, то нет, — сказала Марша Гудвилл, принимая вызов. Мне показалось, что я попал в засаду, — похоже, этот разговор был отрепетирован заранее, и лишь мои реплики на репетиции произносились дублером.

— Кого же вы имеете в виду? — со вздохом спросил я, глядя прямо на Кэролайн, их вожака, которая, как я начинал понимать, добилась большей поддержки, чем я предполагал.

— Ну, черт возьми, это же вполне очевидно, разве нет? — сказала она. — Мы должны заполучить ее обратно. Неважно, чего это будет стоить, — мы должны ее вернуть. Заплатите ей, сколько она запросит, сделайте все, что она захочет, заставьте всю станцию вертеться вокруг нее, если потребуется. Но верните ее обратно — вот что мы должны сделать. Тара говорит: время возвращаться домой.

Покачав головой, я вздохнул и закрыл глаза, на несколько мгновений отгородившись от них всех. Никогда еще я не желал сильнее, чем в этот миг, чтобы Джеймс был жив.

— Весьма впечатляет, — сказал я Томми, когда мы сидели в его гримерной после того, как были досняты крупные планы и ракурсы. — Я и не подозревал, что в съемках подобного шоу задействовано столько людей. В старые времена все было гораздо проще.

По очевидным причинам я никогда не рассказывал племяннику о своей работе на «Эн–би–си», но о разнице невозможно было не упомянуть.

— Ты когда–нибудь выходил из своего офиса посмотреть, что делается у тебя на станции? — с улыбкой спросил он.

— У нас на канале бо́льшая часть — импорт, — признался я. — Драмы, комедии и тому подобное. Мы сами производим только новости и политику. Просто пара человек сидит за столом и разговаривает. Так что нам не нужно столько всего.

Я смотрел, как Томми снимает грим перед бродвейским зеркалом; лампочки освещали аркой лицо звезды. Он заметил, что я смотрю на его отражение и улыбнулся, а, заговорив, не стал поворачиваться ко мне.

— В прошлом году этой уборной пользовалась Мадонна, перед выступлением на Национальной лотерее, — с усмешкой сказал он. — Она пела «Замороженный» и забыла здесь демо своего нового альбома. Я отослал ей, а мне даже спасибо не сказали.

— Надо же, — сухо сказал я. — Как это впечатляет.

— Мне пришлось тут все для нее очистить, а она оставила целую кучу своего дерьма, которое мне потом пришлось выгребать. Кое–что я, разумеется, припрятал, но никому ни слова.

Я пожал плечами и огляделся. Вокруг было разбросано множество вещей. Фотографии, постеры, пленки и бобины. На полу в огромных количествах валялись сценарии, напечатанные на разноцветной бумаге, обозначавшей доработки и исправления, так что комната напоминала школу Монтессори[72]. Где–то в этом здании, должно быть, сидит человечек, вокруг него — ворох разноцветной бумаги, и он решает, какой день каким цветом будет обозначен, и заполняет ими огромные графики, чтобы оправдать свое существование. Я немного покопался в распечатках, проглядел некоторые, но понял, что диалоги нелепы, и отбросил их подальше.

— Тебе нравится здесь работать, Томми? — помолчав, спросил я.

— Нравится? О чем ты?

Я засмеялся:

— А как ты думаешь, о чем я? Тебе это доставляет удовольствие? Тебе нравится твоя работа? Тебе нравится приходить сюда каждый день?

Он на минуту задумался, пожал плечами:

— Думаю, да. Кстати, отвернись, если тебе не хочется на это смотреть.

Он выравнивал на поцарапанном зеркале то, что я посчитал маленькой порцией кокаина, и его сосредоточенность на процессе была потрясающей.

— Но, Томми, — сказал я. — Сколько раз я должен…

— Не начинай, — быстро сказал он. — Я завяжу. Обещаю тебе. Просто не заводи снова об этом, хорошо? Из меня все утро выбивал дерьмо мой сводный брат, который думает, что я вдул его жене. Мне нужно немного расслабиться.