Книга Человеческий крокет - Кейт Аткинсон

— Привет, я Изобел, — застенчиво сообщаю я на окраине одной группы, и меня решительно не замечают. Может, я ненароком надела плащ-невидимку? — Привет, меня зовут Изобел, а вас? — говорю я громче на краю другой группы, а все оборачиваются и смотрят на меня как на незваного имбецила.

Малькольма Любета нигде не видать.

Слышу, как кто-то произносит:

— Господи, ты видела это платье — это на кого же она похожа? — и кто-то другой отвечает:

— На клубничную тарталетку, — и ржет.

Это они про меня? Не может такого быть. Ускользаю на кухню. Хилари исчезла (ах, если бы), вместо нее возник братец Грэм, и он чудно мне ухмыляется.

— Привет, И-зо-бел, — нарочито тянет он.

С ним его друзья из колледжа, все в свитерах, вельветовых пиджаках и полосатых шарфах — мало ли, вдруг иначе в них не распознают студентов. К ужасу своему, я вижу, что среди них и Ричард Примул.

— Сюрприз, — говорит он, — хап-хап.

— А ты что тут делаешь?

— Меня, естественно, пригласил мой добрый друг Грэм, — отвечает он, пьяно обнимая оного друга длиннющей рукой. — А я попросил его пригласить тебя, — смеется он, тыча в меня пальцем. Он так напился, что еле держится на ногах. — Это, — обращается он к остальным, — подруга моей сестрицы, — тут он переходит на ненатуральный шепот, — о которой я вам рассказывал.

Все смотрят на меня, как на зверя в зоопарке, и я чувствую, что краснею — вероятно, в тон платью.

Они обступают меня, и один говорит:

— Приветик, И-зо-бел, я Клайв, — а другой:

— Здрасте, а я Джефф.

Я в эпицентре мужского внимания — это поразительно, и на один безумный миг я решаю, что платье включило свое волшебство и я чудесным образом стала неотразимо привлекательна. Они стоят так близко, что я чую алкогольные пары, в основном едко пивные, не просто сдобренный водкой пунш. Один обнимает меня за талию, хохочет, ухмыляется, говорит:

— Ну, И-зо-бел, мы все знаем, какая ты давалка. Может, со мной попробуешь?

— Давалка? — оторопело переспрашиваю я, выворачиваясь из его малоприятных объятий. — Давалка? В каком смысле? — В мозгу легкое смятение: может, «давалка» — это какая-то змея? Или остров? — Давалка? — недоуменно спрашиваю я парня, который стоит ближе всех. (Клайв, кажется, но они со своими бородками на одно лицо — ясно только, что все как один слушают джаз.)

— Ага, — отвечает он, щупая мой рукав-крылышко, — мы слыхали, ты очень уступчивая, И-зо-бел. Изобел-толстотел, не останусь не у дел.

— Наш корефан Дик, — говорит другой, кивая на Ричарда, а тот ухмыляется, — говорит, ты на все согласная, И-зо-бел. — Он фыркает и хохочет. — На что не согласны приличные девочки.

— Приличные девочки, — хмыкает третий. — Бэ-э.

— Чего не скажешь о нашей Чок-Чок, — прибавляет четвертый (не исключено, что Джефф; им несть числа, как сладким пирожкам). — Мы, Чок-Чок, все в курсах, что Дик с тобой вытворяет.

— Ага, наша киска в западне, — лыбится пятый.

Лисы на шее рычат — защищают меня.

В ошеломлении и ярости я гляжу на Ричарда:

— Ты что им про меня сказал?

Ему хватает совести изобразить легкий стыд, но тут в кухню вступает Дороти с подносом грязных стаканов, и парни всей толпой разворачиваются поглядеть на ее великолепные груди и зад.

— Какая жопа, — тихонько вздыхает один, а Дороти в отвращении кривится:

— Надеюсь, Изобел, ты знаешь, что делаешь! — и опять выметается.

Лишь на миг слегка усмиренная командирским явлением Дороти, тявкающая свора обступает меня опять, и это довольно страшно. У всех конституция полузащитников, и, если дойдет до открытого противоборства, вряд ли меня выручит лисий палантин. Ричард держится поодаль и созерцает мое положение с надменной ухмылкой. Я даю себе клятву при первой же возможности его убить.

Один из них запевает:

— Я с Чок-Чок наедине, наша киска в западне, — и Грэм по-дилетантски лапает мое декольте.

Единственный выход — побег, я разворачиваюсь, изо всех сил пинаю кого-то в голень, отпихиваю плечом и через заднюю дверь отбываю в сад.

Я думала, сад у Уолшей пригородный, ручной, как на древесных улицах, но эти ландшафтные просторы напоминают скорее старинное поместье — я как будто в другое измерение нырнула. (Порою внешность обманчива.)

Мчусь по траве во весь дух, но меня существенно тормозят шпильки и обилие розового, так что убегаю я недалеко — Грэм блокирует меня, как заправский регбист, и я падаю на заиндевевший газон. Рука Грэма пробирается мне в корсаж — очевидно, такова его заветная цель, — но я умудряюсь левым локтем заехать ему под ребра, и он скатывается с меня, хныча от боли. Я уже потеряла одну туфлю и, вскочив, скидываю вторую.

Снова бегу, мчусь в глубину сада, — может, там где-нибудь есть калитка на улицу. Оглядываюсь через плечо: двое бегут за мной по траве. Почему это со мной происходит? Мне сейчас полагается самозабвенно вальсировать в блаженных объятьях Малькольма Любета, а не свою невинность спасать.

Бегу по ровному плоскому газону и соображаю, что это не простой газон, лишь споткнувшись о крокетные воротца и сильно грохнувшись. (Это что, и есть «Человеческий крокет» из «Домашних забав»?) Один парень накидывается на меня, хватает за талию, я вырываюсь. Выкручиваюсь у него из рук и слышу, как что-то трещит. Надеюсь, это у него оторвалась голова.

Вновь пускаюсь в галоп, два парня улюлюкают и гарцуют позади. У стены растет большая серебристая береза, я сворачиваю туда — может, заберусь на нее, а оттуда на стену, — но подбегаю и вижу, что ветви слишком высоко.

— Попалась, Чок-Чок! — вопит один парень.

Мне конец. Остается только затормозить и отдышаться — от беготни мутит, не могу заорать, как ни стараюсь. Меня словно заперли в кошмаре. Ловя ртом воздух, как издыхающая рыба, я приваливаюсь к березе и безмолвно молю о подмоге. Отчего некому защитить меня в этом мире, отчего никто за мной не приглядывает?

Не пошевельнуться, ноги как свинцом налились, ступни вросли в землю. Один парень — по-моему, Джефф — подбегает, останавливается, и свет дионисийского безумия в его глазах переключается в режим «растерянность». Он смотрит будто сквозь меня. Другой, Клайв, тоже подбегает и сгибается пополам, пытаясь отдышаться.

— Куда она делась? — пыхтит он.

— Где-то здесь, — отвечает Джефф, озираясь, но на меня не глядит. — Динама блядская, — прибавляет он и опирается мне на левое плечо, как будто я не я, а ствол древесный.

Тут я гляжу на его руку и вижу, что там, где было мое левое плечо, а также правое плечо, — там, где, вообще-то, было все мое тело, — теперь лишь серебристая береста. Руки мои жесткими сучьями торчат по бокам, когда-то раздвоенные ноги обернулись древесным стволом. Я бы закричала, но рот не открывается. Меня зовут Дафна,[81]очень приятно.