Книга Наследие Мортены - М. Борзых

него к другим ирбисам тянулись едва заметные белые нити. Ему противостоял пепельный барс, от которого расходился волнами алый туман. На одного белого ирбиса приходилось по три охваченных красным маревом зверя. При всей свирепости и слаженности фракция белых несла потери.

Некогда белоснежная опушка леса сейчас превратилась в кровавое болото. Страшная в своей жестокости битва без пощады и сострадания рассы́палась на отдельные схватки. Звери рвали друг друга на куски когтями, вгрызались в глотки, топтали копытами и вспарывали рогами. Особенно выделялись сияющие неоном медведи, которые почему-то разделились. Почти все они находились в красном тумане, кроме одного самого крупного гиганта со странной перевязью на груди. Тот хоть и сверкал зелёным отливом, но ревел и пятился по льду реки, поочерёдно то закрывая лапами себе уши, то придерживая перевязь. Движения его были неловкими, словно он двигался в темноте и на ощупь. Ирбисы выстроились полукругом, защищая его отход.

Снежные барсы падали под когтями и зубами врагов. Кого успевали, оттаскивали за спины, и вновь в попытках сомкнуть ряды кровавые призраки становились плечом к плечу против обезумевшей орды. Всё происходящие так напоминало мои давние сны, что у меня мороз пошёл по коже. Там перебили почти всех, неужели история повторится?

— Рогнеда… — я не прошептала, но княжна меня услышала. — Красный туман — это тоже родовое умение?

— Похоже, — неуверенно ответила княжна. — Оно непостоянно, видишь, волнами накатывает. Если убрать источник, должно рассеяться.

Кто не с нами, тот против нас. Я достала револьвер, прикидывая расстояние до пепельного засранца. Выходило на глаз чуть больше двадцати метров. Возьмёт ли такое расстояние пневматика, я не знала. Да и по барсу попасть тяжелее будет, чем по массивной туше медведя. С учётом разницы в массе для гарантированной отключки нужно минимум три попадания из шести, но хотелось бы больше. Пришлось улечься в снег и упереться локтями для прицельной стрельбы. Ну что же, дубль два, но в этот раз нельзя выдерживать паузы.

Я сосредоточила всё своё внимание на пепельном ирбисе, отсекая окружающую действительность. Были только он и я. Зрение стало туннельным, размывая очертания всего на периферии. Сердце колотилось набатом в ушах, возвещая, что у меня нет права на ошибку. Я всё не решалась нажать на курок, когда пепельный вдруг развернулся и уставился мне в глаза.

Словно в замедленной съёмке на меня надвигался алый клубящийся туман. На грани сознания билась в истерике Рогнеда, а я не видела ничего, кроме торжествующей улыбки врага. Мир замер.

Волна остановилась на уровне вытянутой руки, яростно клубясь и хищно оскалившись разинутой пастью. Снежинки застыли в воздухе, рассыпаясь в алмазную пыль. Невесомой вуалью она пари́ла перед моим лицом, формируя нечто отдалённо похожее на щит. Щит увеличивался в размерах и обрёл форму головы пантеры, уплотняясь и сверкая мириадами серебряных звёздочек. Пантера с любопытством рассматривала алое оскалившееся нечто, а затем одним рывком вцепилась в марево, разрывая клыками врага в клочья алой пены.

Пепельный ощетинился в холке, но не смог сдвинуться с места, словно увязнув во времени как в киселе. Я раз за разом нажимала на спусковой курок, пока не услышала холостые щелчки. Вместе с ними одновременно навалились лавиной замороженные мгновением ощущения. Рядом на коленях стояла Рогнеда, заламывая руки и что-то крича. В лицо дохнуло морозом от разлетевшейся на осколки морды пантеры, руки задрожали от напряжения, а из лёгких вырвался сдавленный хрип. Всё это время я не дышала.

В голове шумело, зрение никак не хотело фокусироваться на битве. Мелькали белые, красные, зелёные пятна, сливаясь в общий калейдоскоп. И вроде бы красных становилось всё меньше, но я не была уверена, что это не обман зрения. К горлу подкатила горечь, и меня вырвало. Спазмы сотрясали тело, исторгая желчь вперемешку со слюной. Я свернулась в позе эмбриона, пытаясь унять разбушевавшийся желудок. Из прострации меня вывела трель телефонного звонка. Кое-как достав смартфон из кармана и приняв вызов, я услышала такой родной и обеспокоенный голос:

— Доча, ты как?

«Херово!» — пронеслась честная мысль, но вслух ответила:

— Пап, забери меня отсюда, пожалуйста.

Глава 19

Я плохо помню, как оказалась в больнице. Меня попеременно рвало и лихорадило, иногда отправляя в спасительное забытье. Больница, кажется, была ведомственная, судя по военному распорядку, хмурым докторам и клочку забора с колючкой, виднеющемуся через створки жалюзи. Отвратительно накрахмаленные простыни мелкими иголочками впивались в тело. Запах спирта и медикаментов вызывал рвотные позывы в и без того измученном желудке. Если бы не папа, меня бы разобрали на анализы, а так просто облепили датчиками не хуже новогодней ёлки шарами и ощетинили иголками словно дикобраза.

Мама ночевала тут же. Это я поняла, ощущая прохладную руку на лбу после бурных пробуждений. Опять снились кошмары. А может, уже и не кошмары. После увиденной бойни между оборотнями не получалось воспринимать всё как страшный сон. Слишком реалистично, слишком живо. Перед глазами мелькали кровавые эпизоды, утягивая в водоворот. Во сне ирбисы стояли против беспощадных врагов, раненные, обезображенные призраки смерти, они боролись до последнего вздоха. Я видела предсмертный взгляд Баабыра, полный сожаления и бессильной ярости. Его разорвали на куски медведи, четвертовали, как древнего князя. Красный туман настигал меня, полностью подчиняя волю, и я делала уверенный шаг с вершины скалы, чтобы изломанной куклой приземлиться у её подножия.

Однажды мне удалось проснуться до самоубийственного полёта. Я рывком вынырнула из сна, сердце билось в рваном ритме, то пропуская удары, то захлёбываясь кровью. Кожа в местах крепления датчиков чесалась. Я чувствовала себя слабой, грязной, беспомощной. А ведь таких ощущений не было, даже когда я проснулась на полу с Баабыром в обнимку после операции.

Княжна сидела на полу у моих ног, сложив руки на больничной койке и уперев в них подбородок. Смуглая кожа резко контрастировала с белыми простынями и голубым кафелем. Рогнеда была похожа на тёмное привидение, если таковые бывают. Она смотрела на меня с затаённой печалью.

— Краше в гроб кладут, да? — я попыталась пошутить, чтобы скрыть отголоски кошмара, всё ещё ощущавшиеся дрожью в руках, бисеринками пота на теле и учащённым сердцебиением.

— Прости меня! — едва слышно прошелестело во тьме палаты.

— За что? — невольно вырвалось у меня.

— Сама погибла и тебя вгоняю в могилу, — княжна тяжело вздохнула, прикрыв глаза. На ресницах её блестели слёзы. — У меня никого не осталось, только ты. Была дюжина ипостасей, и все