Книга Заблудившийся звездолёт. Семь дней чудес. - Анатолий Иванович Мошковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не обижайся, Борь… — продолжала Наташка, но он больше не мог её слушать.
— Давай книгу! — Он повернулся к ней левым карманом.
Лицо Наташки сразу как-то осунулось, глаза уменьшились, лоб сморщился, пальцы, с силой прижимавшие к груди книгу, побелели, а вторая рука нырнула в карман кофточки и стала что-то искать там, выворачивать его.
— Дам… Я, конечно, дам… Для того и принесла… Но её так трудно было достать… Папа купил совсем случайно, — затянула вдруг Наташка нудным, постным голосом, — и, пожалуйста, ничем не залей её, не закапай и получше мой перед чтением руки, и ещё…
— Значит, не дашь почитать? — Боря с тоской смотрел на неё.
— Почему не дам? Дам…
Но Боря видел, как не хочется Наташке давать ему «Маугли» — книгу, на обложке которой рядом с каким-то большим хищным зверем — не то львицей, не то леопардом — бежал голый мальчишка, видел, как подрагивают от скупости её тонкие пальцы, а глаза уже не вспыхивают прежним восторгом… Где там!
Это сильно задело Борю.
— Не нужна мне твоя книга! — сказал он. — Как-нибудь без неё обойдусь… Всего! — Он резко повернулся и побежал по лестнице вниз, и тотчас вслед за ним полетел полный мольбы голос:
— Борь, Боречка, ну возьми… Тебе же принесла!
— Можешь подавиться ею! — Боря побежал дальше, но где-то уже на уровне пятого этажа пожалел: напрасно обидел её, она ведь не виновата, что так вела себя, а виноват он и его приборчик.
И что за странная кнопка! «А на меня она подействует?» — подумал вдруг Боря.
Он остановился у окна между третьим и четвёртым этажом. Вокруг — никого, все ездят на лифте. Он отвёл в сторону «молнию» на кармане куртки и вытащил приборчик. И долго не решался заглянуть в Хитрый глаз. Никто ведь не мог выдержать его взгляда — Хитрый глаз не знал жалости и действовал мгновенно.
И подумать только — вроде обычная пластмассовая коробочка с двумя рядами кнопок и циферблатиком, а какая нечеловеческая силища в ней!
Боря повертел её в руках, погладил и на мгновение глянул в Хитрый глаз — живой, глубокий, коварный, прямо-таки втягивающий в себя. И не ощутил никаких перемен, будто и не смотрел. Он только почувствовал смутное беспокойство: на месте ли коробка с лодкой, спрятанная под кровать? Не утащил ли её Костик? А деньги, что дал отец, он не потерял их? Боря поставил приборчик на подоконник, сунул руку в карман и стал пересчитывать бумажки… На месте. А мелочь? Боря лихорадочно пересчитал её — ни копейки не потерял.
Что это он вдруг вспомнил про деньги?
Боря подольше задержал взгляд на Хитром глазе, и опять ничего не случилось. Только руки без его согласия снова бросились в карманы пересчитывать деньги. А что их пересчитывать — все на месте! Но Боря ничего не мог поделать с собой и опять принялся пересчитывать… До чего же неприятная кнопка!
Хватит! Боря схватил приборчик с подоконника, сунул в карман и побежал вниз, не зная, нажать ли другую кнопку или пока что подождать…
Глава 15
Оладьи
Боря вышел на Черёмуховый проспект и внезапно увидел Вову — Вову Цыплёнка, от которого теперь всё зависело. Ведь что получалось: лодка уже вроде его, Бори, и в то же время она не слушалась его, не подчинялась ему и, значит, была не совсем его…
Вот, наверно, почему, когда Боря увидел Вову, в горле у него застрял ком и стало трудно дышать. Цыплёнок шёл с лопоухим рыжим щенком на ремешке, что-то говорил ему, и они громко смеялись — в основном, конечно, смеялся Вова, а щенок только радостно подлаивал ему.
— Проголодался? — спрашивал Вова. — Потерпи, малыш, сейчас вернёмся домой, и я устрою тебе пир горой и дам ещё свежей колбасы из холодильника… Только не выдавай меня… Хорошо?
«Веселится, — подумал со вздохом Боря, — лишился таких вещей, и ещё веселится!..» И, зная, что эта кнопка не в силах ему помочь, Боря всё же, прячась за спины прохожих, пошёл за Цыплёнком.
И сразу Вова стал тише, и руки его тотчас скользнули в карманы. Да и щенок уже не припрыгивал так резво, и его торчащий вверх хвостик чуть опустился и вёл себя не так легкомысленно. И смеяться они перестали.
— Вов! — окликнул его Боря. — Подожди…
Цыплёнок вдруг резко обернулся, и Боря не узнал его: доброе, большеглазое лицо сморщилось, а глаза стали не шире отверстия для монеты в телефоне автомате.
— Чего тебе? — глухо спросил он.
— Вов… Ну не сердись… Глупо вышло… — начал Боря. — Будь другом, попроси у Геннадия бумажку… Чтобы написал, как пускать лодку…
— Не попрошу и не дам! — крикнул Вова. — Ничего не дам! Ничего! Ничего!..
— Вов! — взмолился Боря. — Что хочешь возьми взамен! Ещё одного щенка получишь…
— А первого ты дал? Дал? Скажи? — У Цыплёнка совсем пропали на лице глаза — лишь две тоненькие чёрточки, — и одна рука его всё наматывала на себя кручёный поводок, чтобы покрепче держать собачонку, а вторая непрерывно обыскивала все карманы, будто из них что-то пропало, а рука не верила этому.
И Вова ушёл от него, утягивая щенка. Боря тоже поплёлся домой.
Мама жарила на сковородке оладьи. Боря подошёл к столу с горкой оладий на тарелке и протянул руку.
— Боря, не смей! — Глаза у мамы сузились, пальцы скользнули вниз по платью, что-то ища в том месте, где обычно бывают карманы.
Никаких карманов на платье не было, но рука её упорно продолжала искать их.
— Но я… я умираю с голоду!
Мама посмотрела на него через плечо:
— По тебе этого не скажешь…
— Мам, правда… Я очень хочу есть!
— Подожди. Сейчас придёт папа.
— Но они стынут! Я хочу свеженьких!
— А больше ты ничего не хочешь?
У Бори приоткрылся рот. Он перестал дышать, горло что-то сдавило.
Это мог сказать любой — любой, но не мама! Она понимала его, и куда больше, чем отец или Костик, не говоря уже о мальчишках; ей было интересно всё, что он говорит, что он
